Ступив под арку главного входа, Ли Джин с сыном, слегка возбужденные предстоящим зрелищем, и не думали стать вскоре участниками еще одной драмы, которой предстояло в череде других свершиться в этих стенах. Однако обоим достало наблюдательности, чтобы почувствовать диссонанс между выгравированными у входа словами — НАУКИ И ИСКУССТВА — и тем, что они ожидали вскоре увидеть.
В глазах Алекса застыл немой вопрос, и Ли Джин замялся, отвечая:
— Ну… Борьба… По-моему, это — искусство. Отточенные движения. Пластика тела. Что-то в ней и от науки: борцовские приемы, финты. Атаковать нужно точно в самый удобный момент. Чем не наука, а?
Объяснение, витиеватостью достойное раввина. Алекс недоверчиво повел носом.
— Ну? — продолжил Ли Джин. — А что же это тогда, ты, чудо в перьях? — Он приостановился в ожидании лучшего, чем его собственное, объяснения.
— Да ничего такого. Тот же телик.
Алекс попал в самую точку.
ЯХВЕВнутри Альберт-Холла все бурлило, словно в начале государственного переворота: дети взяли бразды правления в свои руки, а взрослые нежданно-негаданно оказались на вторых ролях. Почтенные папаши смиренно следовали по пятам за своими отпрысками, как домашние собачки, готовые в любой момент по команде хозяина встать на задние лапки и вообще делать, что велено. Взрослые молчали, словно языки проглотили. А каждый из четырех тысяч мальчишек говорил с остальными тремя тысячами девятьюстами девяноста девятью. В зале стоял гул, между ярусами носилось эхо, и где-то в эпицентре всего светопреставления Ли Джин искал их места, а за ним, подобно яркому шарфу студенческого братства, тянулись его разновеликие подопечные.
По пути ему пришлось поработать локтями, но наконец Ли Джин усадил мальчишек на их места и только после этого опустился в кресло сам. Он бросил взгляд на сцену: окруженный канатами пустой ринг показался ему взятым под арест. Сам он чувствовал себя рыбой, выброшенной на берег. И не успел он хоть немного перевести дух, как толстяк сосед толкнул его, помахал у него перед носом десятифунтовой купюрой и прорычал прямо в ухо:
— Пощекочем нервишки?
Ли Джин не сразу взял в толк, что ему предлагают пари на исход поединка, и лишь мотнул головой. Его английский был настолько хорошим, насколько мог стать за годы жизни в Лондоне, но идиомы подчас вызывали у него легкую растерянность. Если он слышал: «Да пошли они к чертям собачьим», ему чудились фантасмагорические псины с рогами, а фраза «у нее ум за разум зашел» вызывала ощущение чего-то странно-ходячего и непонятного.
Толстяк недовольно скривился:
— Ладно, ладно. — Он свернул купюру трубочкой и почесал ею подбородок. — Ничего же особенного. Не голову на отсечение даем. Только. Немного. Пощекотать. Нервишки.
Ли Джин уже успел устать от соседа. И чего прилепился как пиявка? Неприятный типчик… Нос как у пьяницы, красные прожилки на щеках, перезревшие прыщи… И вдобавок — грязноватые густые усы. А ко всему прочему доставала еще тот.
— Небольшое пари, — объяснил сосед. — Понимаете… ну… поперчить блюдо.
Ли Джин начал вяло отнекиваться. Дескать, он уже договорился, так сказать, пощекотать нервишки со своим сыном. При этом он не то слегка поклонился по-китайски, не то согнулся от боли — так, что Алекс, увидь он отца в этот момент, наверняка бы вздрогнул. Но мальчишки были заняты своим сверхважным делом — перегнулись через барьер и поплевывали на головы зрителям нижних рядов.
Толстяк сдвинул брови, развернул купюру и упрятал ее в карман брюк, что при его комплекции стоило ему изрядных усилий:
— Как знаете.
Слегка смущенный, Ли Джин занялся своим делом, то есть повернулся к сцене. Потом прикусил ноготь большого пальца правой руки. Оторвал кусочек ногтя напрочь. Что с ним происходит? Он чувствовал себя выбитым из колеи без особых причин. На сцене тоже творилось что-то неладное. Какая-то суета без всякого смысла. Что все эти люди делают? Из-за чего суматоха? Неужели нельзя просто выпустить двух борцов на ринг, чтобы они скинули халаты и, по-бычьи наклонив головы, ринулись друг на друга? Так нет же, какие-то человечки в кепках-бейсболках без устали снуют туда-сюда по сцене, сыплют направо-налево распоряжениями. Огромные динамики то поднимаются вверх, то опускаются вниз. Блондинчик в спортивном костюмчике с деловым видом бегает по рингу, натягивает канаты. Мальчишка-служитель поставил в угол ведро и плюнул в него. Зачем?
Через пару минут Ли Джин непроизвольно повернул голову налево. И это оказалось роковой ошибкой. Толстяк только того и ждал и тотчас же расплылся в кривоватой улыбке. Толстая верхняя губа поднялась к носу, усы встопорщились, неровные зубы обнажились. Ли Джина чуть не вывернуло, и скрыть отвращение он был не в силах. А толстяк на этот раз протянул руку и громко, слишком громко, представился: