— Идея! — воскликнул Чемодаса.
— Не починить часы! — вновь раздался голос Упендры. — Как можно надеяться куда-то успеть, если не знаешь точного времени? Не удивительно, что он всюду опаздывает.
— С этого мы и начнем, — сказал Чемодаса.
Из очешника донесся храп.
10. Коллекционер пришел на работу совершенно разбитый.
Виолетта Юрьевна окинула его скептическим взглядом. Он поздоровался.
— По-моему, вы все-таки нездоровы, — сказала она в ответ.
— Да нет, как будто… — промямлил Коллекционер и, стараясь не встречаться в ней взглядом, прошел к своему столу.
Некоторое время спустя напарница спросила:
— Может, что-то с коллекцией?
Тут он впервые не сдержался.
— Типун вам на язык, Виолетта Юрьевна! Сколько раз я вас просил не болтать попусту о чемоданах!
Виолетта удивленно подняла брови.
— Вы меня ни разу об этом не просили. Ну, ладно, учту, — и пожала плечами.
Немного погодя он сказал:
— Простите меня, Виолетта Юрьевна. Но подумайте сами: если б, не дай Господь, что-нибудь такое случилось, разве бы я вообще пришел?
Она промолчала. Тогда он тяжело вздохнул и погрузился в работу.
Через некоторое время Виолетта Юрьевна, не отрывая глаз от калькулятора спросила:
— Может, вы своим гостям не рады?
Тогда Коллекционер отодвинул лежавшую перед ним кипу бумаг и сказал с отчаянием в голосе:
— Где уж тут радоваться! Я вот должен сейчас здесь торчать, а они у меня там одни, без присмотра!
Виолетта Юрьевна поймала его взгляд и, чуть прищурившись, спросила:
— Скажите честно: это женщины?
— Нет, — честно сказал Коллекционер и, подумав, добавил: — По крайней мере, один из них — точно не женщина.
Виолетта Юрьевна прыснула.
— Ну, тогда и волноваться не о чем. Не станут они рыться в ваших чемоданах, они же не маленькие. Успокойтесь.
— В том-то и дело, что маленькие! — вырвалось у Коллекционера.
Виолетта Юрьевна больше не стала ни о чем его спрашивать. Но, некоторое время исподтишка за ним понаблюдав, молча встала и вышла.
Походка у нее, вопреки довольно-таки хрупкой комплекции, была чеканная, так как обувь Виолетта Юрьевна носила особенную, московскую — простые черные шнурованые ботинки на грубой подошве, без каблуков. Один раз, когда ездили в ту самую командировку, Стяжаев даже видел, как она их шнуровала — сильными привычными движениями, похожими на то, как взнуздывают коней. А еще раньше из случайно подслушанного разговора двух сотрудников в уборной узнал, что ботинки эти английские и стоят дорого, хотя по виду ни за что не скажешь, а продаются в Москве в специальном магазине. В другие города их не возят, поскольку там не найдется на них нужного числа покупателей, скоро, наверное, и в Москву возить перестанут, невыгодно, лучше торговать подделкой.
А потом открылось, что они у нее не одни.
Было это ранней весной, он пришел на работу, совершенно не ожидая ничего необычного, и вдруг, прямо с порога, ощутил тонкий запах новой кожи. Взволнованный, остановился он в дверях, еще не понимая, откуда тянется эта чистая, дразнящая струя, но уже безошибочным чутьем коллекционера угадал, что кожа редкая, какой-то особенной, заграничной выделки. Тут же припомнился ему разговор об английских ботинках. Виолетта сидела за своим столом, как всегда, широко расставив ноги, а не как обычные женщины, нога на ногу. Он взглянул на ботинки — и все понял.
Внешне они выглядели почти как те, в которых она была вчера, если не знать, не отличишь. Новизну выдавала только прошивка на рантах, еще совсем чистая, ярко-желтая на черном…
После уже он стал присматриваться и насчитал еще четыре пары.
А куртка у Виолетты Юрьевны была всегда, и летом и зимой, одна и та же, довольно потертая, тоже кожаная, с потемневшей от времени молнией, которую она почти беззвучно разнимала одним длинным жестом, сверху вниз по диагонали, от левого плеча. А одеваясь, и застегивала таким же длинным точным жестом, снизу вверх, от правого бедра. Лицо ее при этом становилось сразу замкнутым и строгим, как будто она давала кому-то окончательный отказ.
Остальной ее гардероб был тоже небогат: старые джинсы, старый ремень с потускневшей пряжкой, старая, когда-то темно-синяя, под цвет глаз, а теперь линялая рубашка, вся на кнопках. Верхнюю кнопку она имела привычку теребить, то расстегивая, то застегивая. И когда начиналось это еле слышное, но отчетливое в тишине «щелк-щелк», Коллекционер почему-то нервничал и не мог сосредоточиться на работе.
К директору Виолетта вошла, как всегда, неожиданно. Секретарша, неизвестно почему перед ней робея, никогда не предупреждала об ее приходе.
— А, Виолетта Юрьевна? Ну, что у вас новенького? — спросил директор.
— Все то же, — сказала Виолетта, глядя в сторону. — Стяжаев опять явился к обеду, и опять не в себе. Сегодня у него новая история: гости приехали.
— Что ж поделать, он — человек творческий, — сказал директор. — Ты же мне сама рассказывала, что он ведет уединенную жизнь, коллекционирует редкие вещи, помнишь?
Но Виолетта Юрьевна в ответ не улыбнулась, а только мрачно уточнила:
— Чемоданы.
— Ну, а хоть бы и чемоданы. Тоже, можно сказать, произведения искусства и народных промыслов. Для такого человека приезд гостей, к тому же из другого города, — разве не волнующее событие?
Виолетта Юрьевна нахмурилась.
— У вас, Кирилл Иваныч, не поймешь, когда вы шутите, а когда серьезно, — и защелкала кнопкой.
Директора она знала с детства, потому и входила к нему запросто. Он был другом покойного ее отца, оба служили в одной части, вместе стали полковниками, вместе вышли в отставку, только один из них скоропостижно умер, а другой возглавил патентное бюро.
— Я к нему в отчет заглянула, а там одни ошибки, — сказала Виолетта, продолжая хмуриться и рассеянно глядя по сторонам. — Мне легче сразу все самой сделать, чем потом исправлять. Кирилл Иваныч, может, пускай уж он сегодня идет домой, а? Все равно от него никакого толку, я от него только нервничаю.
— Нервничаешь? — Кирилл Иванович лукаво улыбнулся.
— Да ну вас, Кирилл Иванович! Вечно вы… — и так взглянула на директора, что он сразу посерьезнел и сказал:
— Ну, не знаю, решай сама. Только так ведь тоже нельзя. У нас не частная лавочка. Глядя на него и другие разболтаются.
Виолетта молчала.
— Да у тебя, небось, и своей работы по горло.
— Я все успею. Будет надо — задержусь, мне торопиться некуда.
Директор вздохнул, вспомнив своего покойного друга, и согласился:
— Ладно, пускай идет. Скажи, я разрешил, в виде исключения. Только уж завтра чтоб не опаздывал.
Когда Виолетта Юрьевна сообщила Коллекционеру, что он может быть свободен, он был так ей признателен, что даже не мог сразу уйти, хотя и очень ему этого хотелось, долго мялся на пороге, не находя что сказать, пока сама Виолетта его не прогнала:
— Идете — так идите, не маячьте! — и еще ниже склонилась над своим столом.
11. Дома Коллекционера ждали большие перемены. Еще из-за двери услышал он голоса Упендры и Чемодасы. Они о чем-то оживленно спорили. Коллекционер остановился и приложил ухо к двери.
— А я тебе еще раз повторяю, что так говорить нельзя, — настаивал Чемодаса. — Вверх ногами может находиться только то, у чего есть ноги. Вот, например, ты… — на секунду его голос заглушил какой-то резкий короткий звонок, — А у портретов ног нет, они не живые. Поэтому то, что ты говоришь — это полная бессмыслица.
— Правильно, — соглашался Упендра, — Я говорю то, что виду, а вижу полную бессмыслицу. Хотя, собственно говоря, это даже забавно… — в комнате снова прозвучал звонок. — Мне иногда нравятся такие абсурдистские вещи. Они как-то будоражат. Пожалуй, на твоем месте, я бы так все и оставил.
— А я и не собираюсь ничего менять. Вот еще! — горячился Чемодаса.
— И молодец, — отвечал Упендра. — Мало ли, кто что скажет, хоть бы даже и я. Всем не угодишь. Почему-то считается, что только большой талант дает право… — новый звонок заглушил его слова. — Как думаешь, что скажет сосед о твоих работах? Он — довольно оригинальный человек, лично мне интересно его мнение.