— Обычные комнаты. Если хочешь, можем заглянуть.
— Было бы интересно.
Чемодаса открыл одну из дверей, и они оказались в небольшой комнате, обставленной совсем по-чемоданному: два деревянных стола — письменный и обеденный, два стула, кровать, секретер и встроенный шкаф для одежды.
— Ой! Совсем как было у меня дома! — обрадовался Упендра. — Откуда ты взял эту мебель?
— Сам сделал! — с гордостью сказал Чемодаса. — Во всех остальных комнатах — такая же.
— Замечательно! Я бы даже не отказался здесь пожить какое-то время.
— Что ж. Поживи, если хочешь, — согласился Чемодаса. — Я могу запросто выделить тебе любую комнату, на выбор.
Упендра подошел к окну. Прямо перед ним, на высоком постаменте, красовалась Статуя Свободы.
— Смотрится неплохо, — сказал Упендра. — Только ты установил ее неправильно.
— Как ты и просил, лицом к чемоданам.
— Да, но лицо-то вверх ногами.
Но на этот раз Чемодаса решил воздержаться от спора.
— Пойдем в башню. Оттуда вид еще лучше, — предложил он.
Они вышли из комнаты и двинулись дальше по коридору.
«А все-таки он молодчина!» — подумал Упендра.
14. Пройдя коридор до конца, они снова вошли в лифт и вышли из него в небольшом круглом зале с высокими окнами на все стороны.
— Теперь мы на самом верху. Над нами — только шпиль, — сказал Чемодаса.
Упендра подошел к окну.
— Смотри! Вон, прямо напротив, твоя беседка! Мы почти на одном уровне со столом. Но здесь как-то сильнее ощущается высота. Ты ощущаешь?
— Ощущаю.
— Спасибо, что привел меня сюда, — растроганно сказал Упендра.
Сердце его наполнилось гордостью за то, что все это колоссальное сооружение — дело рук одного-единственного чемоданного жителя, его ближайшего друга и соотечественника.
15. Далеко внизу осталась крыша Чемоданов. Но это была уже не та девственная крыша из белой крокодиловой кожи, которая существовала заранее, а новая, рукотворная, ведь над старой крышей Чемодаса своими руками возвел еще пять этажей и полукруглый купол!
— А внизу можно разбить парк с фонтанами, поставить скамейки. Смотри, сколько пустого места, — сказал Упендра. — И помнишь, ты еще собирался устроить ров с водой?
— Ров — это пока сложно, — сказал Чемодаса. — Я тут как-то вскрыл паркет, а под ним — бетонн. Его так сразу не продолбишь. Придется взрывать, а от этого стена пострадает.
После ночного приключения у него до сих пор ныло все тело, и охота вручную ковырять пол пропала надолго.
— Я бы на твоем месте сначала сделал ров, а потом уж возводил стену, — рассудительно сказал Упендра.
— Кто ж знал. Кстати, это неплохая идея, насчет насаждений. Только лучше сделать не парк, а газон, заросли здесь ни к чему. Сегодня же скажу соседу, чтобы принес пару ведер земли. Уровень пола сразу поднимется, тогда можно будет и ров выкопать.
— Земля не будет держать воду. Придется все время подливать, — сказал Упендра.
— Это и хорошо. Вода будет постепенно впитываться в почву и орошать газон. А насчет того, как подливать, — это я уже продумал. Я еще утром заказал резиновый шланг трехметровой длины.
— До ванной трех метров не хватит, — сказал Упендра.
— Зачем до ванной? А самовар на что?
«Все-таки есть у него смекалка. Молодчина!» — подумал Упендра и сказал:
— Что ж. Я не против.
Перед ним открылась неожиданная радужная перспектива. Что может быть замечательнее, чем поселиться здесь, вблизи Чемоданов, где все как дома, только намного лучше. По утрам просыпаться под стрекот газонокосилки и сочинять, сочинять… А главное — можно хоть каждый день переселяться из комнаты в комнату, благо их на целый год хватит. О чем еще и мечтать! Его сердце переполнилось благодарностью. Ему стало стыдно за то, что он до сих пор третировал Чемодасу. «Я-то думал, что он занимается бессмысленной возней, а он все это время трудился как пчелка, безропотно снося все обиды. Хотел сделать мне сюрприз. Святая душа! На таких вот скромных тружениках все и держится».
— Я всегда говорил, что ты молодчина! На таких, как ты, все держится.
Чемодаса расцвел от его похвалы.
16. — Ладно. Не будет терять времени, — сказал он. — Мы ведь здесь не на экскурсии, а по делу.
— По какому, если не секрет? — поинтересовался Упендра.
— Скоро узнаешь. Эта комната изменится до неузнаваемости.
— Какая комната? Которую ты мне выделяешь?
— Да нет. Вся наша комната. Здесь больше не будет этих уродливых сооружений. К чему весь этот нелепый гигантизм?
— Ну вот, опять ты за свое! — огорчился Упендра. — Не успел построить, как тут же и ломать. Как хочешь, но я против! Пойми, это здание — твой шедевр, может быть, тебе уже не суждено создать ничего лучшего. Его надо сохранить любой ценой, а ты — разрушить! Это все равно, как если бы я взял и собственными руками уничтожил свою книгу.
— Да я не Чемоданах! — засмеялся Чемодаса. — Я о тех сооружениях, которые здесь были уже заранее. Стол, стулья, диван. Разве это не уродство? Сам же говоришь, что стол — почти на одном уровне с центральной башней. А ведь по замыслу это здание должно возвышаться над ландшафтом.
— Что-то я тебя не пойму, — встревожился Упендра. — Ты что же задумал укоротить все ножки?
— Во-первых, не укоротить, а удалить напрочь. Во-вторых, я к этому уже приступил, — со скромной гордостью заявил Чемодаса. — Начал со стола. Думаешь, чем я занимался, пока ты спал? Подпиливал.
«Хорошо, что не допилил! — подумал Упендра. — Слава богу, это пока только мечта, хотя и опасная. Ну, ничего, вернется Стяжаев, как-нибудь вдвоем мы его разубедим».
17. — Ты зря беспокоишься, — сказал Чемодаса. — Я все рассчитал. Риск минимальный.
— О чем ты? Что ты рассчитал?
— Я рассчитал, что больше всего времени и нервов мы тратим на подъем и спуск. Верно?
— Допустим.
— А все из-за чего?
— Из-за неисправных лифтов.
— Не угадал. Смотри глубже. Все из-за этих нелепых, никому не нужных столбов.
— Ты имеешь в виду ножки?
— Именно. Посмотри: здесь все на ножках, кроме чемодана. А спрашивается, зачем? Кто вообще их выдумал и какой цели они служат?
— Что значит какой цели? Это же мебель. И в чемоданах мебель имеет ножки.
— Опять твоя софистика! Ты, как всегда, смешиваешь понятия. Мебель и мебель — это совсем не одно и то же. Одно дело — стол, за которым ты сидишь и, допустим, пишешь свою книгу. И совсем другое — когда тебе по сто раз в день, рискуя жизнью, приходится взбираться не верхотуру, только для того, чтобы взять пару спичек или отхлебнуть глоток чаю.
— Это неудачный пример, — сказал Упендра. — Вспомни, когда мы с тобой последний раз сидели за столом.
Чемодаса вспомнил: это было еще до взрыва, в доме Упендры.
— Вот видишь, — сказал он. — Сам признаешь, что этот тип мебели не имеет даже минимального смысла. Хотя, возможно, в чемоданах мебель на ножках и сейчас еще как-то используется.[97] Но ведь здесь-то все по-другому. Нет, по-моему, это просто ненужный антропоморфизм.[98] Представь, как будет здорово, когда на стол, на стулья, на диван мы сможем ходить пешком. Чувствуешь, какие открываются возможности?
— Но зато другие возможности закроются. Под стол и под кровать ходить уже не придется.
Этого Чемодаса действительно не предусмотрел. «Ну, да ничего. Главное — начать, а там разберемся».
— Само собой, кое от чего придется отказаться, — согласился он, — Но зато и выигрыш налицо.
18. — Тебе и со складом придется проститься, — продолжал Упендра.
Склад располагался прямо под столом.
«Да что он все каркает!» — подумал Чемодаса, чувствуя, как к нему возвращается привычная злость на Упендру, который только и может, что давать глупые советы и понапрасну предостерегать.
— Ничего, — резко сказал он. — Со складом что-нибудь придумаю, это не твоя забота. Рассуждать можно до бесконечности, а толку от этого все равно не прибавится. Тем более, что решение уже принято.
— Что значит принято? — возмутился Упендра. — Я пока не давал своего согласия. Да и Стяжаева не мешало бы выслушать, он тоже имеет право голоса.
97
Некоторые комментаторы совершенно произвольно толкуют это место в том смысле, что, якобы во времена Упендры и Чемодасы в чемоданах была «шагающая» мебель, управляемая при помощи дистанционного пульта или даже голосом. В действительности это всего лишь одна из легенд, не подтверждающаяся никакими фактическими данными.
98
Чемодаса употребляет неправильный термин. Об антропоморфизме можно было бы говорить в том случае, если бы стулья, столы и диваны имели не по четыре, а по две ножки, которые к тому же были бы снабжены обувью. Возможно, он оговорился, желая употребить слово «антропоцентризм» и имея в виду, что вся мебель вне чемоданов подогнана под жителей Поверхности, с учетом их роста и телосложения. —