Герда прислонилась к дверному косяку и засунула руки в карманы потёртых джинсов.
— А потом получилось так, что он проснулся посреди ночи, не понимая в темноте, где он и который сейчас час, и увидел красную лампочку на телевизоре. Инстинкт сработал быстрее мысли — он решил, что это прицел снайперской винтовки и он на мушке.
Элоиза подняла брови:
— Огооо…
— Так часто бывает с военными, — кивнула Герда, — они всегда начеку и готовы к бою. Поэтому наш солдат видит нечто знакомое и делает выводы на уровне рефлексов. Но проблема в том, что если идти на поводу у рефлексов, дважды два не всегда даёт четыре. Не успев даже собраться с мыслями, что к чему, он берёт ноги в руки и бросается в окно.
Элоиза в ужасе закрыла рот рукой.
— Пожалуйста, скажи, что он живёт на первом этаже!
— На четвёртом.
— Боже милостивый!
— Да, — кивнула Герда, — к счастью, он приземлился на траву, но у него перелом обеих бедренных костей и глубокое рассечение на правой подмышке от оконного стекла. И это человек, который принимал участие в военных действиях я не знаю сколько раз. В него стреляли, он стрелял. Он видел, как нескольких его товарищей разорвало на кусочки, но самого его максимум чиркнуло слегка по голове. Да он офигительно крепкий орешек! И вот однажды он так испугался собственного телевизора, что выпрыгнул с четвёртого этажа. Телевизора! Говорю тебе, этот ПТСР — та ещё дрянь!
— Именно поэтому я и собираюсь написать о нём, — кивнула Элоиза. — О военных травмах. Запоздалых реакциях. Как ты считаешь, он захочет поучаствовать в написании статьи?
Губы Герды тронула улыбка.
— И рассказать о своём пируэте из окна? Едва ли.
— А ты? Поучаствуешь?
— Ты же прекрасно знаешь, что я не имею права рассказывать об этих вещах на публику.
— Да, но ты можешь рассказать о ПТСР в целом как эксперт.
Герда пожала плечами в знак согласия.
— Мне кажется, что некоторые другие мои пациенты, возможно, захотят с тобой поговорить. Или их родственники. Это такая зараза, что затрагивает всю семью.
— Ты не против, если я загляну на днях в казармы?
Герда зевнула и взглянула на наручные часы. Потом кивнула:
— Само собой. Заходи. А сейчас мне уже срочно надо лечь спать, устала до смерти. Ты домой или ляжешь здесь на диване?
— Я пойду. — Элоиза поднялась и направила пульт в телевизор, чтобы выключить его.
— Подожди! — остановила её Герда. — Смотри!
Элоиза прочла ярко-жёлтую бегущую строку, которая мелькала в нижней части экрана:
«СРОЧНЫЕ ИЗВЕСТИЯ:
Новости об исчезновении Лукаса Бьерре. Улица Кронпринсессегаде оцеплена».
11
Крышка была приоткрыта, поэтому контейнер напоминал толстого маленького человечка, который начал было зевать и вдруг передумал.
Шефер наклонился к краю контейнера и посветил фонариком в кучу мусор. Сладковатая вонь от бытовых отходов ударила в лицо, и как будто кто-то дал ему коленкой под дых, а перед глазами всё поплыло, как после длительного перелёта.
— Это здесь лежало? — спросил он коллегу, который заявил о находке в одном из переулков улицы Кронпринсессегаде.
— Да. Собаки обнаружили, когда мы вышли с Остре Анлег часов в семь и спустились к улице Ригенсгаде, — полицейский указал в сторону дороги, параллельной улице Кронпринсессегаде. — Быстро нашли.
— Вы всё прошерстили? Все мусорные баки?
Мужчина кивнул:
— Остался только мусор. Команда из НКЦ сейчас будет открывать пакет.
Шефер перевёл взгляд на сотрудников Национального экспертно-криминалистического центра, стоявших возле полицейского автомобиля, припаркованного на въезде в переулок. Багажник был открыт, а его дно застелено толстым белым брезентом. На брезенте под прицелом прожекторов лежал чёрный мусорный пакет.
Шефер отошёл от контейнеров и направился к синим маячкам. Он миновал промёрзшие клумбы вдоль дома престарелых «Нюбодергорден», фасад которого выходил в переулок. Сквозь окна, завешанные тюлевыми занавесками, он видел освещённые приглушённым светом гостиные, с бархатной мебелью и вручную раскрашенными снимками в рамках, изображавшими мужчин в униформе и детей с приглаженными волосами. В каждой комнате сидели старики, от соседей их отделяли гипсовые, оклеенные обоями стены. Шефер представил себе тишину внутри. Он хорошо помнил последние годы жизни матери в похожих катакомбах цвета никотина и упадка. Тишину, которую нарушало лишь одинокое тиканье настенных часов и спорадические хриплые стоны в разных концах здания.