Выбрать главу

— Это глаза девочки, что до тебя сидела здесь с папой. С «воскресным» папой. — Добавил сосед, — Отец немного погулял с ней, немного побаловал и ему опять уходить в другую семью. А ей оставаться.

— И зачем это… тебе?

Сосед пожал плечами:

— Мне лично это не нужно. Это моя работа — собирать осколки.

— А для чего собирать их? — не понимал я.

— Память — самое страшное наказание. Память и Совесть. Вы, люди грешите, а мы за вами собираем осколки-воспоминания.

— Зачем?

— Ты веришь, что в аду души жарят на сковородках? — Усмехнулся сосед.

Теперь уже я недоумённо пожал плечами:

— Принято так считать.

— А сам-то как думаешь? Бестелесную душу и на сковородке!? Мучения там, — сосед неопределённо указал рукой куда-то в небо, — Это вновь и вновь сожалеть о своих ошибках, о вольной или невольной подлости, о малодушии, переживать самому, нанесённые тобой обиды. Там, — сосед вновь указал на небо, — совесть не заглушить пьянством, и оправдываться не перед кем. Твои осколки и перебирать их тебе. И так постоянно, изо дня в день, из года в год, без выходных, до кровавых слёз, до блевоты.

— Как только что у тебя?

— Издержки профессии, — Сосед вновь промокнул лицо платком, — С утра нахватался негатива. Чужие эмоции, а переживаешь словно свои. Никак не могу привыкнуть. Чёртова работа, чёртова судьба. Кстати, тебя такая же ждёт.

— Меня? Собирателем быть?

— А кому же ещё? Ты ведь писатель.

— И что из того, — скромничаю.

Оно конечно приятно, когда безвестного бумагомараку называют писателем.

— Не обязательно получить признание, чтобы стать Собирателем осколков, — прочитал мои мысли сосед, — Ты ведь видишь меня. Другим этого не дано. Свой крест Собирателя несут те, кто способен пропускать через себя чужие чувства. Потому к нам больше всего приходят из писателей. Только не обольщайся. Ходить в Собирателях не благо. Чужие грехи покоя не дают и своих никто не отменял. Душа на разрыв, сам видел.

«О чём он? Какие Собиратели? Какие грехи?» Я вгляделся в собеседника. Улыбка стёрлась с его лица. Глаза…. глаза усталого человека. Не походил он ни на завзятого шутника, ни на или сумасшедшего. Я опустил взгляд на осколок зеркала в моей руке. С него ещё глядели на меня грустные глаза девочки. Как такое можно? Вместо ответа сосед тронул меня за плечо и указал на бабочку, что зависла в воздухе в паре шагов от нас. Она не махала крыльями, а, замерев, тем не менее, не падала! «Время остановилось? Или это мои последние мгновения?…».

— Тебе ещё долго жить, — оборвал мои страшные догадки Собиратель, — Тебе ещё совершать и совершать ошибки. И расплачиваться за них. А мне пора.

Он начал терять очертания, расплываться и вдруг исчез. Бабочка перед моим лицом замахала крыльями, забрала вверх и улетела. Осколок зеркала в моих руках напомнил о себе острыми краями. Детские глаза, исполненные тоской, продолжали глядеть с него. Изображение стало тускнеть, растворяясь в глади стекла. Также обиды наших детей тонут в рационализме взрослых. «Не забыть записать эту мысль», — подмигнул я уже своему изображению в осколке.

Как ни хорохорься, а настроение уже не то. Нет, не из-за откровения Собирателя, от судьбы не уйдешь. Глаза девочки не отпускали. И застывший в них вопрос: «Почему, папа?». Воскресный папа! Ловлю себя на мысли, что сам в шаге от этого. Уж больно сладка подружка, что занимала все мои помыслы последнее время. Чтобы потом мне вложили в руки осколок зеркала-памяти с глазами моей дочери?

Не глядя, достаю мобильник, набираю знакомый номер.

— Я уже скоро, — слышу в трубке игривый голосок.

Сбивчиво лепечу:

— Прости, срочные дела образовались. Сегодня никак не могу. Извини, прости, — и отключаю телефон.

Быстрей отсюда, чтобы не объясняться глаза в глаза. Сейчас просто не время. Потом, как-нибудь потом. Спешу через другой выход из парка. Пусть дальше, но чтоб наверняка не встретиться. Бегу? Спасаюсь? Наверное — да.