Аурелия ворвалась в комнату, нашла в складках одеяния флакон и вылила содержимое в рот брату, потом дочери крысолова.
Отцу не хватило.
Стражи увели крысолова и его сына в комнату, сын отбивался, рот крысолова был раскрыт в беззвучном крике.
Король умер.
Аурек и дочь крысолова уснули. Аурелия видела, как вздымается грудь, слабо ощущалось биение сердца. Она приказала перенести их в Башню Чести и ухаживать за ними.
Они не просыпались.
Им не нужна была еда или вода. Они спали. Принцесса-ведьма, что применила яд, исчезла, сын крысолова просил, чтобы только он понес наказание, говорил, что это была его идея. Он заявлял, что ни сестра, ни отец не знали о его планах, и потому его повесили на мосту между Башней Правды и главным зданием. Его останки раскачивались на ветру, когда из живота его сестры вырезали ребенка. Вскоре она умерла.
Аурелия правила как регент, она не знала, сохранять ли ребенка, и решила отдать его крысолову с собой. Месяцами, пока его дочь спала, он оставался рядом с ней, заботился о ней, расчесывал волосы, омывал растущий живот. Он стал тоньше, меньше, а волосы теперь были с сединой, напоминая цвет волос Аурелии. Он забрал внука и ушел.
Аурек спал.
Аурелия пыталась найти лекарство от его сна. Советники уговорили ее проверить его детей, узнать, делает ли их кровь золото, может ли пополнить казну.
Никто не унаследовал дар отца.
Таллит пал. Люди восстали, начали уходить, говоря, что королевство проклято. Аурелия ушла с ними, забрав своих племянниц и племянников. Она путешествовала, пока не перестала неделю встречать людей. Она остановилась и сказала, что там будет новый дом.
Аурек все спал.
Высоко в Башне Любви, в последней оставшейся башне Таллита он лежит на кровати, ни живой, ни мертвый. Он не стареет, не меняется, не ест. Он спит. Он ждет.
Собиратель сердец
Сначала мир был чистым, белым. Не было ничего, только белизна, и он был, наверное, ее частью, кусочком сознания в ней. Белизна пропадала и появлялась каждые несколько секунд, и он со временем понял, что она причиняет ему боль, и он не ее часть, а что-то другое. Боль вспыхивала, когда появлялась белизна, и он понял случайно, что вспышки означали, что он открывает глаза. Он моргал. Он снова был жив.
Его голова перекатилась вправо, начали появляться силуэты: колонны из грубого камня, обветренные стены, покрытые зеленым мхом, как плащом. Они тянулись к белизне вверху.
«К небу, — подумал он. — Это называют небом».
Он опустил взгляд ниже, его следующей мыслью было, что его волосы в этот раз каштановые. Они виднелись ниже его щеки, рассыпались по пыльному камню, на котором он лежал. Каштановые. Цвета земли. Цвета брюшка певчего дрозда. Цвета меха медведя. Естественный цвет, теплый, домашний. Он помнил цвета. Помнил птиц и медведей. Воспоминания хлынули на него порывами ветра, волнами. Он вспоминал.
Он не помнил, чтобы его волосы были каштановыми до этого. Может, в прошлый раз они были черными, что-то встрепенулось в его памяти, но пропало. Он мог быть блондином: золотым, пепельным, медовым. Было сложно выбрать одно воспоминание среди миллионов кружащихся в нем, и это не имело значения. Это только волосы, это временно. Он был уверен в том, что у него не будет волос отца. Его волосы никогда не будут серебряными.
Он попытался лечь на бок, мышцы протестовали, и он резко вдохнул, потом выдохнул, его рот превратился в круглую «о», он приподнял бедра и опустил их на камни. Он разминал суставы, кривясь от того, как они затекли. Он словно проспал сто лет.
Над ним небо начало темнеть, становилось фиолетовым, как синяк. Первая звезда появилась на востоке, белая, постоянная, заглядывала за край обвалившейся стены, следила за его пробуждением. Крыши не было, гнилые доски давно пропали. Комната была открыта стихиям, солнцу и луну, ледяным звездам. Мелькнула одинокая тень, ястреба или совы. Она поднялась и опустилась, сложив крылья, нырнула за башню, пропав из виду. Он понял, что попал в их королевство. Он — нарушитель.
Он повернулся влево, окинул взглядом высокий постамент, камень, когда-то украшенный искусной резьбой, которая пропала от времени. На вершине спал его отец. Ему не нужно было видеть его, чтобы знать, что он там, что руки лежат на его животе, а лицо безмятежно. Он вспомнил. Вокруг постамента были разбросаны кости, длинные, белые и чистые, выбеленные солнцем.
«Мило», — подумал он и на миг ощутил отвращение.
Он не понял, но уже сел, упершись руками сзади. Он пошатнулся, голова закружилась, он опустил ее между колен и глубоко дышал. Воздух был холодным, соленым. Дышать. Он не знал, дышит ли, когда его нет. Он не знал, бьется ли его сердце. Он не знал ничего, он мог не существовать. Может, потому его волосы, глаза и кожа с каждым возвращением были другими.
Эти мысли беспокоили, и он нахмурился. Тени удлинялись, но слабый свет исходил от места, где спал его отец. Он осторожно и медленно сел на колени, потом встал, замер, проверяя равновесие и силу. Когда он устоял на ногах, он сделал шаг, робко, как новорожденный олененок, потом другой, перемещая вес, мышцы вспоминали, как двигаться, сухожилия вспоминали, как удлиняться и сокращаться, он делал шаг за шагом к постаменту Спящего принца.
Он не знал, откуда ему известно, что Спящий принц — его отец. Слово появилось в голове, и он знал, что это мужчина перед ним. Он не сопротивлялся, слово заполнило грудь, когда он посмотрел на отдыхающую фигуру, чьи белые волосы сами сияли. Несмотря на открытую крышу, его отец не пострадал от стихий. Казалось, свет его волос создает щит.
Черты Спящего принца были острыми, лисьими. Они могли быть вырезаны из мрамора или молочного кварца, цвета на его щеках не было. Его глаза немного склонялись по краям, нос был прямым и узким. Даже во сне его губы были изогнуты, и его сын задумался, выглядят ли его так же. Фигура не выглядела достаточно старой, чтобы быть ему отцом, он мог быть братом или другом.
Он вдруг вспомнил, как раньше у него была темная кожа, пухлые губы. И черные волосы. Значит, они у него были. Он помнил, как кудри плотно прилегали к его голове, мягкие под его пальцами. Он не был похож на отца с его длинными прямыми серебряными волосами и скулами, похожими на горы. Его отец выглядел как волк в человеческой шкуре.
А потом он вспомнил последнюю девушку и схватился за край постамента. Следы ее крови не остались на губах Спящего принца. Под его ногтями должна была остаться кровь, она должна была засохнуть на его губах. Но этого не было. Прошло много лет с последнего прихода Вестника. Стены обрушились сильнее, постамент пострадал. Прошли не дни и недели. Годы, десятилетия миновали без него.
Ее волосы были каштановыми. Теперь он это помнил. Ее волосы были каштановыми, а глаза голубыми. Если бы он мог чем-то сделать ставку, он бы поставил на то, что его глаза были голубыми.
А потом он вспомнил, кто он, что он и почему так делает.
Он — Вестник.
Он вдохнул, удивляясь простоте движения: вдох и выдох, об этом даже не нужно было думать. Какое чудо, просто магия, что его тело снабжало себя без его помощи и разрешения. Он понял, что его тело делает и другие вещи: живот урчал, он был голоден. Как только он подумал об этом, он заметил, что горло пересохло, он хотел пить. Все это происходило внутри него, пока он думал о другом. Невероятно. А потом другая боль, тянущая, внутри него, между сердцем и животом. Он поднял голову и увидел три звезды, пылающие на небе. И он это тоже вспомнил.
Ядовитая стрела воспоминания: женщины в темных плащах с капюшоном читали заклинание, он сжался, скорчил пальцы, как когти и дрожал, его ладонь была в коричневых пятнах, сжимала трость. Его спящего отца окружали женщины в капюшонах, говорили слова, которые он не слышал с детства. Когда-то он был мальчиком. А потом молодая женщина с ослепительной улыбкой и серебряными волосами порезала его руку и собрала кровь.