— Зачем же так, товарищ полковник, — сказал, нагло ухмыляясь, Устюжанин. — Нам еще сотрудничать с вами и сотрудничать. Ведь это только начало…
Товарищ полковник не нашёлся, что ответить.
А вечером с полковником связался Скворешников. В драбадан пьяный Скворешников.
— Здравия желаю, т'варищ пл'ковник, — сказал он. — Борю арестовали, вы знаете.
Друзья-соперники, с тоской подумал товарищ полковник. Вид пьяного Скворешникова был ему неприятен, но товарищ полковник понимал: арестуют сегодня по столь тяжкому обвинению кого-нибудь из его друзей, и ничего другого не останется, как немедленно напиться, заливая водкой от Рублёва жестокость и вопиющую несправедливость мира по отношению к нам, смертным.
— Я знаю, Николай, — мягко сказал товарищ полковник, — Это ошибка и я думаю, они быстро разберутся. Я уже направил запрос.
— Разберутся, как же, — капитан явно не верил в благополучный исход. Было бы…огород… — он махнул рукой.
За его спиной открылась дверь, и в прямоугольнике света появился отчетливо женский силуэт.
— Коля, ты с кем-то беседуешь,
— Да, да, — раздражённо крикнул Скворешников, — Уйди.
Дверь тихо закрылась.
— Я, собственно, что звоню, — сказал капитан, глядя в сторону, речь его при этом приобрела некоторую связность. — Он успел позвонить мне домой. Перед арестом. Как чувствовал. Или уже знал… Меня и Натальи не было, и он оставил сообщение на терминале. Не для меня — для вас. Просил передать при встрече.
Товарищ полковник встрепенулся.
— Перешли мне немедленно.
— Я его стер.
— Капитан… — товарищ полковник замолчал на секунду, не находя слов. — Как ты смел, капитан!
— Сообщение предназначалось вам, — с упорством вдрызг пьяного повторил капитан Скворешников. — Но передал он его мне. Мне, слышите! И я плевать хотел, что вы или эти скоты из Безопасности обо мне думаете.
— Ну хорошо, — сказал товарищ полковник примирительно. — Передай мне своими словами сообщение и закончим на этом.
Скворешников обмяк.
— Да, — сказал он, — Сейчас…
Он замолчал. Потом произнес, будто бы сквозь силу выдавливая слова.
— Он просил передать вам, что «Стаб» не справится. И что номер ячейки сто двадцать три.
— Всё.
— Всё. Сп'койной ночи вам, т'варищ пл'ковник.
Видеополе очистилось.
Товарищ полковник задумчиво потёр подбородок. Потом хватил по столу кулаком с такой силой, что рука на пару секунд онемела.
— Дурак, — закричал товарищ полковник. — Какой же дурак. Если бы это было так просто…
А потом было воскресенье. И выдался погожий ясный денек. И товарищ полковник, полагая, что другого такого светлого дня от стремительно наступающей осени вряд ли дождешься, повёл внучку в зоопарк. Если не дед поведет, то кто? У сына были неприятности по службе (у кого теперь их нет), его временно отстранили от командования своей воздушно-десантной ротой, и он давал какие-то показания (товарищ полковник пытался хоть что-то выяснить по этому вопросу, но вояки, как обычно, сразу всё засекретили и добиться от них сколько-нибудь внятного ответа не удалось), невестка уехала к мужу в часть, оставив Олечку на попечение домработницы, куклы Маруси и деда. Да и сам товарищ полковник хотел развеяться, позабыть на время о работе, Фантомасе, смерти Магидовича, аресте Мокравцова, намеках Устюжанина и предупреждениях Падшего Славы.
Московский зоопарк при «возрожденцах» совсем захирел, растерял практически весь свой фонд, однако теперь снова отвоёвывал себе право называться одним из самых крупных городских зоопарков мира. Недавно его фонд пополнился тигром, жирафом и двумя бегемотами. Данное событие настолько широко и помпезно освещалось первым государственным информационно-художественным каналом, что это произвело впечатление даже на разборчивую Олечку. Почему-то больше остальных животных запал ей в душу жираф, и она беспрерывно теребила деда, чтобы он ей этого жирафа показал.
Поэтому купив билеты «Один взрослый, один детский, пожалуйста», они сразу отправились к высокому, в два человеческих роста, ограждению, за которым находился искомый жираф.
Жираф действительно оказался замечательный. И к тому же умный. Он просовывал голову между прутьев решетки, кланялся посетителям, но сладостей с протянутых детских рук не брал. Олечка же обратила внимание деда на то, как презабавно жираф шевелит ушами.
У ограждения с жирафом они провели чуть больше получаса. Потом пошли смотреть других «звериков», и товарищ полковник совсем было оттаял душой, пока в глаза ему не бросился самодельный плакат на деревянной подставке у клеток с макаками-резус. На плакате было написано, «ВОТ ОНИ — НАШИ СЛАВНЫЕ СТАБОВЦЫ».
Товарищ полковник остановился. И почувствовал, что закипает. Как тот чайник. Напряжение, скопившееся в нём за последние две недели, не желало улечься и рассеяться, оно требовало выхода, а повод был более чем подходящим. Другие посетители зоопарка проходили мимо и им по большей части не было дела до плаката, лишь какой-то молодой отец, сопровождавший малолетнего сына, приостановился на секунду, прочитал и пошёл дальше, весело гогоча.
— Пойдем-ка, Олечка, — сказал товарищ полковник и поволок слегка упирающуюся девочку к будке «Справочная».
— Кто выставил этот плакат, — спросил он с плохо сдерживаемой ненавистью у толстой девицы, что восседала в будке.
— Какой? — встрепенулась девица, и по выговору товарищ полковник понял, что она родом из средней полосы и, что называется, лимитчица. И вообще, невеликого ума существо.
— Вон тот, — пояснил товарищ полковник, тыча пальцем в сторону плаката.
— Не знаю я, — испугалась «Справочная». — У директора надо спросить.
— Ну так спросите.
— Деда, пойдем крокадайлов смотреть, — заныла Олечка.
— Сейчас, внучка.
«Справочная» застучала пальцами по клавиатуре какого-то доисторического терминала. На том конце отозвались, выслушали сбивчивое объяснение причины запроса, вякнули что-то невразумительное и отключились.
Минут через пять, когда нетерпение Олечки грозило перевалить через критическую черту, за которой неизбежно последует неумолчный неутешный рев, появился наконец представитель дирекции, маленький и востроносый.
— У вас какие-то проблемы, — не без агрессии осведомился он.
— Кто выставил этот плакат? — повторил вопрос товарищ полковник, тыча в злополучный плакат пальцем.
Директор прочитал и издал горлом всхлипывающий звук. При этом остался совершенно серьезен и воззвал в пространство.
— А где у нас Петров?
Вызвали некоего Петрова, то ли дворника, то ли натуралиста — товарищ полковник не сумел понять по контексту. Олечка собралась было ныть дальше, но тут директор вдруг присел на корточки и, выяснив у Олечки имя и возраст, повел с ней задушевных разговор о зоопарке и «звериках», чем произвел на полковника самое благоприятное впечатление. Товарищ полковник даже несколько оттаял.
Ещё через десять минут явился Петров. Оказался он, вопреки ожиданиям, совсем ещё молодым человеком, худощавым, с длинной растрёпанной шевелюрой и при штангенциркуле.
— Петров, твоя затея? — строго спросил директор.
Петров почитал плакат, ухмыльнулся.
— К сожалению, не моя…
— Да как ты смеешь!? — товарищ полковник стиснул кулаки и шагнул к Петрову, но тут же остановился, вспомнив, что здесь Олечка, не при маленькой же девочке бить мерзавца.
— А что, — Петрова всё-таки проняло, и он отступил на шаг. — Хороший плакат. Правильный.
— Убрать немедленно, — распорядился директор, чем исчерпал инцидент.
Петров пожал плечами и пошёл к плакату.
— Вы удовлетворены? — спросил директор полковника.
— Абсолютно, — кивнул товарищ полковник.
Директор раскланялся.
Только Петров, проходя мимо со сложенным плакатом под мышкой, бросил.
— Сделают скоро ваш «Стаб». И правильно сделают.