Dixi.»
— Ну спасибо, Фил. Значит, идем в Питер?
— Я бы сказал — да.
— И тебе совсем не интересно, что такое «центральный отстойник»?
Лиза, расслышав знакомое слово, высунула голову из-под ветоши.
— Вы собираетесь грохнуть отстойник? Я с вами!
— А зачем? — сказал Фил. — Чтобы выпустить кучку дилетантов на свободу, которой они и пользоваться толком не умеют? Только время зря терять.
— Но…
— А мне вот интересно, — заявил Вовчик. — Мне вот интересно, для чего это там сай такую коллекцию собирает? И нет ли тут какого подвоха с его стороны? Может, он хочет… как это… институт создать. Шарашку… так, кажется, правильно?
— Парень, окстись, — поспешил дать добрый совет «на ухо» Фил. — Она замужем, и из этих, из моногамных. Не даст она тебе по доброй воле, и не надо разыгрывать героя-спасателя. Мужа её, кстати, придётся с кичи вынимать. Что, непонятно, куда она роет?
— Ух ты, проницательный мой.
— Пойдем, а?! — Лиза скорчила гримасу, которая, видимо, должна была обозначать готовность к обслуживанию, разумеется и только после победы, под грохот барабанов и шелест знамен. На щите.
Вовчик в который уже раз за сегодня боролся сам с собой. Точнее, со своей гормональной системой. Все его налитое кровью естество взывало и рвалось из штанов, пробиваясь сквозь паутину «воспитанности», «такта» и «вежливости»…
Так случилось, что низведение женщины до простого детопроизводящего механизма привело только лишь к обнаглению большей части мужского населения. В любой деревне, в любом городе — поманить пальцем за угол и задрать юбку. И всё. Не исключено, что ещё и спасибо скажут. С другой стороны, конечно, подобный тотальный промискуитет не мог не оказать некоторого благотворного влияния на поведение мужчин: во всяком случае, преступления, связанные с насилием, практически отсутствовали. Даже в такой, казалось бы, обидной ситуации: прижал, скажем, мужичок женщину где-нибудь в темном переулке, а она ему по мордасам чем-нибудь тяжелым, доской-сороковкой, например, — типичное завершение сцены: мужик встает, сплевывает и ловит следующую тетку…
Вовчику в этом отношении не повезло. Воспитанный на романах Дюма и прочих романтиков позднего средневековья, раннего Возрождения, он так и не смог научиться переступать через собственный комплекс уважительного отношения к женщине. Тогда Вовчик объявил внутренний запрет принципом. Во всяком случае, он именно так, «спасая лицо», говорил женщинам…
— Пойдем, а?
— Не знаю, не знаю… — ответил Вовчик, хотя решение уже принял.
Они вышли на дорогу за Гатикой, и к закату добрались до некогда магистрального шоссе, значившегося на карте под гордым именем «А 115». Свою магистральность это шоссе оставило в далеком прошлом — там же, куда ушли и дорожные рабочие в оранжевых робах, и гладкие бело-синие «Форды» ГАИ, и сплошные потоки автоцистерн с оранжевыми мигалками на крышах… В исторических фильмах это выглядело до того величественно, что хотелось рыдать. А разобраться: что толку с такого величия, если от него пшик остался — проедет раз в сутки весь, как мхом, заросший грязью патрульный «козёл», да проскрипит унылая крестьянская телега, запряженная ветхим мерином…
На переезде они наткнулись на следы деятельности бригады давешнего кабель-капитана: вдоль бывшей железки шел свеженасыпанный бруствер, песок со щебенкой. Копали давно, видимо, ещё весной — между камней уже повылезала мать-и-мачеха, и какая-то широколистная дрянь с пушистыми толстыми стеблями и фиолетовыми прожилками понизу листьев. Большая часть щебня была выгребена из-под заросших шпал, насыпь перекосило, и первый же поезд, который вздумал бы отправиться из Волхова на юг, не проехал бы и ста метров, даже положи кто-нибудь на шпалы рельсы.
В Глажеве они заночевали в старом здании вокзала, рублёной развалине с единственным предметом обихода внутри — обшарпанной печкой. Когда-то на печке были изразцы, но то ли сняли их где-нибудь во тьме прошедших столетий, то ли сами они отвалились и рассыпались — в общем, печка выглядела ахово, как после оспы. Правда, и топить Вовчик не собирался деревня была жилая, имелись тут даже типовые девятиэтажки времен «как-раз-до-войны»; около двух тысяч человек обитало в километре от развалин, и какой-нибудь не в меру любознательный виллан мог на вполне законном основании полюбопытствовать, а кто это там пускает дым на старом вокзале.
Внутренние перегородки в здании отсутствовали, пол был завален мусором, приправленным пылью веков. Вовчик выбросил крупные куски штукатурки, пучком травы подмел мелочь, чтобы можно было расстелить плащ. К этому времени изрядно посвежело, и ветер, поддувавший весь день как «Циклон» в котельной, казалось, вошел в ещё большую силу и не иначе как решил унести хилую крышу, развалить стены и вообще не оставить от вокзала камня на камне… то есть на бревне.
— Каш-мар, — сказала по этому поводу Лиза. — Нас тут завалит.
Впрочем, по голосу нельзя было сказать, что её очень уж пугает такая перспектива.
— Завалит — и завалит, — скептически заметил Вовчик. — Выберемся как-нибудь.
— Мгм. Один такой выбрался. К слову, а где я буду спать?
— А у меня больше плащей нет. Придётся вместе, подруга. Можно в два ряда… А можно в два яруса.
— Слушай, ты мне надоел, честное слово.
— Между прочим, поодиночке мы замерзнем. Очень замерзнем.
— Ничего страшного. Я даже переживу одно одеяло на двоих. Будешь греть меня своей задницей.
— Ха. Одеяло. Размечталась, подруга. И ты думаешь, я это вынесу?
— Ничего-ничего, баиньки.
— Похавать бы…
Это был больной вопрос. Жрать было нечего, последние галеты они съели утром, запивая густо-фиолетовой от марганцовки и отвратительной на вкус водой. В лесу, правда, наткнулись на россыпь черники и, морщась, сжевали несколько ранних моховиков — вот и весь обед. Ужин вообще не светил.
— Завтра купишь чего-нибудь.
— Купишь. Прелестно! Деньжат только подкинь.
«Ну, не жмоться, — подал голос Фил. — Деньги — не проблема»
— Ты что, печатный станок где-нибудь припрятал?
«Печатный — не печатный, но завтра деньги будут»
— Какого черта, пусть говорит вслух! — возмутилась Лиза.
— Он говорит, что завтра достанет кучу денег.
— Да, — добавил Фил во внешний динамик. — Будем брать банк.
— Опять как тогда? — со скепсисом уточнил Вовчик.
— Теперь всё будет тип-топ.
— Ну-ну, свежо предание… Кстати, а на чем вы тогда засыпались? Вовчик в упор посмотрел на Лизу.
— Когда?
— Ну, Новоладожское энергохранилище. Конечно, не банк, своя специфика, но все-таки — что случилось?
— Да бог с тобой, дружок, какое ещё хранилище?
— М-м… тебе что, досье твое показать?
— Досье, — саркастически заметил Фил. — Как же — досье, видимость одна.
— Говорю тебе, не брали мы… а, черт! Никаких дел в Новой Ладоге. Там же серожопых до задницы!
Вовчик скосил глаз, посмотрел на Лизу, на экран, снова на Лизу.
— И кто же из вас врет?
— Факт попытки ограбления Эн-эл-э-бэ зафиксирован во многих источниках, — снова перехватил инициативу Фил. — Например, «Ежедневный бюллетень», циркуляр «Об усилении бдительности»… — по экрану поползли бесконечные строки, написанные плохим канцелярским языком аж пятнадцатого столетия.
Лиза оттолкнула Вовчика и уставилась в монитор:
— Это который три-двенадцать?
— Какое ещё «три-двенадцать»?
— Не знаю я никакого такого указа! Впрочем, если это дата… Есть такой указ. Нет, другой. «О ведьмах и ведьмаках, а также о вреде…»?