"Бен, а помнишь?.."
"Да, Джу, это было нечто!"
Я ловил понимающие, проникновенные взгляды, сжимал зубы, замечая мимолетные, ничего, казалось бы не значащие, прикосновения и изо всех сил пытался сдержать готовую выплеснуться ревность.
Разумеется, меня предупреждали, но любые попытки поднять эту тему в разговоре с Джуди наталкивались на стену холодного раздражения.
"Шон, ты опять?! Перестань!"
Я переставал, отступая в тень. Поговорить с Беном по-мужски? Хороший совет, если не учитывать того, что пока я просиживал за учебниками, Бен занимался боксом. Конечно, и эту проблему можно было бы решить, но ценой тому могли стать мои отношения с Джуди и я терпел, боясь потерять ее. То, что я рассказываю похоже на исповедь, верно? Пожалуй, после аварии я перестал верить в Бога.
Угрюмое затворничество продолжалось около года. Я забросил учебу. Подражая героям телеэкранов, я попытался утопить горе в крепких напитках двойной очистки, но быстро выяснил, что мой желудок не приспособлен для подобных развлечений. Я отпустил жидкую бородку, принялся мечтать о мести и перестал отвечать на звонки. Наверное, потому тот парень и явился ко мне лично.
На вид ему было около тридцати, но тогда я плохо разбирался в азиатах. Он подарил мне визитную карточку и надежду на чудо. "Экспериментальный образец протеза, - сказал он. - Специальная программа отбора кандидатов в опытную группу".
Через двадцать четыре часа спустя: я в кресле, на борту самолета, направляющегося в Японию, и еще совсем не понимаю, что это последнее решение прежнего Шона Купера. Мне девятнадцать.
18. Настоящее: Элис
Вечером Алан собирает оставшихся работников "Криолаб 8" в конференц-зале. Они рассаживаются по местам, хмурые и нахохлившиеся, все как один обряженные в траурные костюмы. В воздухе пахнет отчаянием, разбитыми надеждами, спиртным и антидепрессантами. Мне все это знакомо, я через это прошел.
Алан склоняется над черной головкой микрофона, стучит по ней пальцем, вызывая в зале глухое раздражение, и начинает речь.
Я сижу справа от него, внимательно наблюдая за реакцией служащих и, время от времени, делая пометки. Лица угрюмы. Эти люди больше не верят, что Бог их любит. В определенном возрасте подобное разочарование оказывается ударом от которого человеку уже никогда не оправиться. Мне, пусть это и прозвучит горькой издевкой, повезло: я был молод и вскоре получил второй шанс.
- Мы целиком и полностью разделяем вашу скорбь, - монотонно говорит Алан. - И заявляем, что семьям погибших, кроме положенной страховки, будут выплачена дополнительная компенсация. Я также готов заверить всех присутствующих, что несмотря на столь тяжелую потерю, мы готовы и дальше поддерживать существование компании, для чего будут выделены дополнительные средства. Мы намерены пригласить на работу лучших специалистов, после того, конечно, как проведем тщательные консультации с вами, нынешними сотрудниками "Криолаб 8". Часть из вас вскоре получит предложения о повышении, соглашаться на которые вам придется, сообразуясь с вашими собственными соображениями о профессиональной пригодности и желании работать на данных должностях. Мы верим, что знаменитый дух "Криолаб 8" не будет утерян, как не будет утеряна и преданность делу, стремление к развитию и совершенствованию...
Я перестаю слушать. Алан умеет общаться с людьми, но эта речь подготовлена юристами. Словесная шелуха - единственный продукт, который юристы умеют производить лучше всех на свете. Еще раз обведя взглядом зал я встаю и, не обращая внимания на мрачные взгляды, выхожу в коридор.
Здесь пусто, только суховатая блондинка с крупными чертами лица ведет безмолвный диалог с кофейным автоматом. Хотя, быть может, это монолог.
- Добрый вечер.
- А, это вы! - Блондинка разглядывает меня без особого любопытства. - Пастырь проверяет свое стадо?
- Просто решил поинтересоваться, почему второй человек в компании не счел нужным присутствовать на общем собрании.
- Пустопорожняя болтовня! - Женщина решительно рубит воздух ребром ладони. - Проповедь для верующих, чтобы укрепить слабых духом и создать видимость интереса к мнению работающих, кинув подачку профсоюзу. Я работала во многих компаниях, мистер Купер и хорошо представляю себе, как принимаются решения.
- Вижу, вы меня знаете.
- Безусловно. А вы, конечно, знаете меня.
- Безусловно, - отвечаю я. - Вы - доктор Элис Оушен. Будьте любезны, просветите меня, как именно принимаются решения.
- На самом верху, за закрытыми дверями, людьми, которые ничего не смыслят в том, о чем судят.
- Звучит почти, как комплемент.
- Вы отлично знаете, что это не так.
- По правде говоря, не понимаю причин столь откровенной враждебности.
- Поднимите вверх правую руку, пожалуйста, - просит доктор Оушен.
- Это необходимо?
- Мне надо хотя бы приблизительно знать, с чем придется иметь дело.
- Вы умеете расположить к себе.
- Так же как и вы, мистер Купер.
- Знаете, я надеюсь, вам не придется иметь с этим дело, но в ближайшие дни постараюсь переслать вам документацию на протез.
- Мы не сможем сохранить его вместе с вами. Придется отрезать. Впрочем, не переживайте. Если в будущем вас сумеют оживить, то пришить новую руку труда не составит.
- Я прекрасно это понимаю. Более того, я именно на это и надеюсь.
- Хоть кто-то что-то понимает, - фыркает Элис. - Давайте присядем.
Мы чинно усаживаемся на потертый кожаный диванчик, рядом с чахлым фикусом и журнальным столиком, погребенным под грудой медицинских журналов. Докутор Оушен прихлебывает кофе. Я закуриваю, ожидая продолжения. Если я не ошибаюсь, то ей нужно выговориться. Весьма разумный способ сохранения семейного благополучия: вывалить все на малосимпатичного незнакомца, вместо того, чтобы нести накопившуюся злость домой
- Так вы хотите знать, почему я здесь, мистер Купер?
- Кажется, мы возвращаемся к началу разговора. Вы сказали, что не желаете слушать пустопорожнюю болтовню. Признаться, когда я сидел там, в зале, меня посетили схожие мысли. Я вспомнил, что как-то выступал свидетелем на судебном процессе. Мои дядя и тетя затеяли тяжбу по разделу имущества. Обычное дело, если у вас есть брачный контракт, но во времена их молодости о таких вещах никто не задумывался. Любовь превозмогает все, любовь не ведает преград и все в таком духе.
- Потрясающе интересно.
- А вы потрясающе саркастичны, доктор. Итак, я сижу на судебном процессе, слушаю, как распинаются адвокаты, смотрю, как багровеет судья и вдруг понимаю, что не понимаю. Простите за каламбур, но именно так - я вдруг перестал понимать смысл сказанного. Каждое отдельное слово адвоката несло в себе совершенно определенный смысл и все вместе они складывались во вполне осмысленные предложения, но я под страхом пожизненного заключения не смог бы даже кратко сформулировать, о чем он говорит. Это навело меня на мысль о том, что юристы - побочная ветвь развития человечества, люди оперирующие совершенно иными категориями, говорящие на ином языке и конструирующие вокруг себя иные реальности.
- Это и есть ваша теория? - Элис фыркает. - Все дело в профессиональном жаргоне и не более того.
- Я считаю, что профессиональный жаргон влияет на людей в гораздо большей степени, чем принято считать.
- Почему бы вам не попробовать написать монографию на эту тему? Глядишь, получите докторскую степень.
- И снова менять визитные карточки? - Я стряхиваю столбик пепла в кадку с фикусом. - Благодарю покорно. В любом случае, я не сказал бы, что теория, но мне и моим друзьям нравится рассуждать в подобном ключе.