— Думаешь? — холодно ответила Натания, в голубых глазах появилось серебро. — Судьба — не дорога, что сворачивает от каждого твоего решения. Это большой дуб с множеством ветвей, что расходятся на тысячи троп, где лишь один порыв ветра может оторвать твою ветку от ствола и отбросить навеки. Была ли я порывом, что оторвал Таротов с дерева судьбы, или они были обречены из-за далекой развилки на их пути? Никто смертный не знает.
— Все равно, — сказала Пайпер, — он умер из-за тебя.
— Да. А я умерла из-за него. Судьба его народа — не мои тревоги.
Пайпер вскинула бровь, но промолчала. Натания любила и ненавидела Ниртарота. Она не могла отпустить и идти дальше. Она была навеки заперта в воспоминаниях о нем, окрашенных его предательством.
Подавив зевок — нормально ощущать себя уставшей во сне? — она прошла мимо Натании к окну. Там не было стекла, просто открытая арка с широким подоконником, чтобы можно было сидеть. Прохладный вечерний ветер ласкал лицо. Она коснулась резного камня, желая показать это место Эшу. Он опоздал на пятьсот лет, чтобы увидеть прекрасный дом его предков.
— Ты научилась управлять этим? — спросила она.
Натания пожала плечами.
— В какой-то степени. Кровожадность сильнее, когда эмоции уже накалены. Радуйся, что ты охотилась на врагов, а не союзников.
Пайпер повернулась к женщине.
— Как я могу управлять этим? Если бы Лир не вытащил меня…
— А что такого? — спокойно ответила она. — Твои союзники сильнее тебя, ты для них не опасна. Используй кровожадность. Радуйся своему гневу.
— Я не хочу никого убивать.
— Почему нет? Все убивают, чтобы выжить. Другие слабы.
Пайпер покачала головой. Натания не понимала, почему Пайпер не хотела убивать, и ее причина была неверной. Эш был сильнее Пайпер, но не когда она с Сахаром. Она поежилась от мысли, как навредила бы, если бы кровожадность и ненависть Сахара слились.
Она прижала ладони к подоконнику, борясь с волной презрения к себе. У нее не было выбора, она выпустила деймона в себе, чтобы выжить с магией, но казалось, что Пустота забрала у нее то, кем она была. Из нее вышел другой человек. Она выглядела так же — когда не была деймоном — но внутри едва узнавала себя.
— Ты всегда была такой, — сказала Натания. — Просто твоя сила спала. Ты была ребенком, не смогла справиться с силой. Теперь можешь. Прими это.
Пайпер покачала головой. Она не была убийцей. Она посвятила жизнь тому, чтобы быть Консулом — хранителем мира.
Натания встала и прошла к центру комнаты, ведя пальцами по каменной стене.
— Не стоило позволять ему защищать тебя. Он не видит тебя равной.
Пайпер отвлеклась от своих мыслей.
— Что?
— Твоя луна. Его желание защитить тебя — обоюдоострый меч.
Пайпер прищурилась и смотрела, как женщина обводит резьбу на стене.
— Ты же это ощутила? — шептала Натания. Серебряные глаза пронзили Пайпер. — Ты ощущала желание уничтожить слабого. Пока он не видит тебя равной, всегда есть шанс, что он из защитника станет хищником… и уничтожит тебя.
Она убрала светлые волосы с плеч.
— Так я выживала. Они не видели меня подопечной или девицей в беде. Я стояла рядом с ними, между ними, но не за ними. И их инстинкты не включались.
Пайпер скрестила руки, подавив дрожь от слов Натании.
— Может, Ниртарот был таким, но не Эш. Я видела его затемненным, он был не в себе, но не убил меня.
— Но охотился на тебя.
— И тогда он… ты знаешь, — она покраснела, вспомнив, как он прижал ее к стене, вспомнив его жаркие губы на ее горле. — Это меня не убило.
Натания холодно рассмеялась.
— Твое сердце страстно бьется, но ты наивное дитя. Ты все еще была его добычей, но в другом плане. Подумай: если бы ты не открылась ему, что бы случилось?
Пайпер застыла, мурашки побежали по рукам.
— Твоя луна перестанет защищать тебя, когда тебе уже не понадобится защита — когда ты будешь равна по силе. Пока он не решит так — если решит — он будет защищать тебя или презирать за запрет делать это. Но знай, что до этого момента он опасен для тебя.
— Я никогда не буду такой же сильной, как он, — сухо сказала она. — Если не считать Сахар.
— Сила бывает разной, глупое дитя. Магия и мускулы — лишь два вида.
Пайпер выдохнула, челка отлетела от лица. Если Натания говорила не о магии и физической силе — тут Пайпер всегда была бы далеко от такого деймона, как Эш, — то она имела в виду некую внутреннюю силу. Пайпер всегда считала себя сильной, но Натания не была согласна. Что-то в ней и Эшу казалось слабостью?
Тряхнув головой, она прогнала эти мысли. Она не знала, насколько Натания была искренна, а где врала. Может, все было обманом.
— Моя магия всегда будет сжигать чары деймонов? — спросила она, сменив тему.
Натания пожала плечами.
— Нет.
— Нет?
— Зависит от чары. Щиты — должна. Другое? Возможно. Зависит от разного.
— От чего?
— От строения чар. Ты так мало знаешь о магии, что тебе и не определить.
Пайпер закатила глаза.
— Очень помогла.
Натания вскинула брови.
— Тогда я научу тебя полезному.
— О? Например?
— Несколько раз деймоны чарами сковывали твои движения или разум. Чары сна, парализующие чары и так далее.
Пайпер скривилась.
— Да.
— Если действовать быстро, ты можешь уничтожить эти чары раньше, чем они захватят тебя.
— Да?
— Твоя магия сжигает их чары. Объедини два вида своего огня и пусти по телу, и чары будут поглощены. Но есть предупреждение.
— Какое?
— Будет больно.
— Да?
— Помнишь головную боль?
— Конечно.
— А это будет во всем теле.
Пайпер поежилась.
Натания ухмыльнулась.
— Боль пройдет, а смерть — нет.
Пайпер прищурилась.
— Почему ты так не сделала, когда Маахес околдовал тебя, прежде чем они тебя убили?
Глаза Натании стали серебряными, гнев исказил ее лицо.
— Он знал о моей способности. Он продумал чары. Только он, самый одаренный чародей, мог так сделать.
Стены комнаты задрожали. Натания повернулась к окну, ее юбки взметнулись. Воздух мерцал, дрожал, сон рассеивался. Пайпер ощущала, как засыпает крепче.
Спина Натании была напряжена, плечи опустились от боли предательства пятьсот лет назад. Порой Пайпер ненавидела безумие Натании, ее жесткость и хитрость. Порой сочувствовала женщине, столько страдавшей из-за предательства, в одиночестве. Ее любовники убили ее ради амбиций, так еще и обрекли переживать каждый миг этого вечность.
Тьма сомкнулась на ней, и она с облегчением уснула.
Пайпер сидела в тени кривого дерева и смотрела в пустоту. Она проснулась под вечер, помнила разговор с Натанией и сны о том, как на нее охотятся во тьме. Она проверила, чтобы Эша и остальных накормили, избежала просьбы отца о разговоре и ушла во двор за церковью, чтобы побыть в тишине.
Она подняла горсть сухих листьев, и они сыпались с ее ладони, она смотрела, как они по одному улетают на землю. Она ощущала себя как деревья осенью: все ее надежды и мечты, желания и радости высохли и облетели по одной, пока не остались голые кости ее души. Она не знала, нравилась ли себе такой.
Ее короткая встреча с деймонами была неловкой. Она не знала, как вести себя с Эшем, его холодный взгляд ранил сильнее, чем она могла описать. Он все еще злился на нее. Сейя почти все время смотрела на нее со странным выражением лица, и Пайпер не знала, как это понимать. Она ждала, что Сейя будет насмехаться, что знала, что Пайпер опасна для Эша, или попытается убить ее за то, что Эш чуть не умер.
Кив был рад ее видеть. Он был веселым, хоть и вырос в ужасах. Лир тоже радостно поприветствовал ее. Она хотела поговорить, но не при всех, и она не хотела задерживаться рядом с Эшем и Сейей.
Она вздохнула. Ей придется поговорить с отцом. И это будет не так просто, как с дядей Кальдером, и она не знала, стоит ли говорить с ним о Консульствах. Наверное, это лучше оставить Кальдеру.