— А как я объясню жене свое отсутствие?
— Очень просто. Скажете, что будете год учиться в Высшей партийной школе на полном гособеспечении и что зарплату будете целиком отдавать ей. Она наверняка останется довольна.
Нет, я не выполнил рекомендаций товарища Акулова и все рассказал своим близким. Отец прореагировал индифферентно: «Это, сын, ты должен решать сам. Никто тебе не советчик в таком деле». Отец вообще любил, когда я все решал сам, и поэтому давал свободу моей инициативе с тех пор, как я пошел в первый класс. Мать тяжело болела. «Что же тебе не сидится на месте, Ленька, — устало сказала она. — Не рискуй зря и выполни три мои просьбы. Брось пить, курить, а если окажешься в Италии, то привези мне на могилу крест из каррарского мрамора, из которого Микеланджело изваял своего Давида…» Жена, Ева, нисколько не взволновалась. «Зарабатывать будешь больше? — деловито спросила она. — Да? Очень хорошо. Тем более что в перспективе Италия. Я ведь тоже знаю итальянский. Так что буду помогать тебе в трудах праведных…»
Да, тогда я, видимо, очень понравился товарищу Акулову и даже с необыкновенной легкостью проскочил через окулиста, когда проходил медицинскую комиссию. Он даже не обратил внимания на то, что я дважды закрывал свой левый сверхблизорукий глаз, когда называл буквы, глядя на таблицу здоровым правым оком. Этому, кстати говоря, меня тоже научил кадровик. Много позже я узнал причину столь благосклонного ко мне отношения. «Во внешнюю разведку, — пояснил мне однажды многоопытный коллега, — не берут тех, кто или очень хочет, или очень не хочет туда идти. Ты, мой дорогой, оказался просто золотой серединой…»
Так или иначе, но ранним утром 1 сентября 1960 года я в назначенный час слонялся у выхода одной конечной станции метро. Оказался не один. Уже около двух десятков молодых людей с чемоданчиками в руках фланировали вокруг и около. Потом появился один субъект, который, подойдя к автобусу, зычно крикнул: «Кто едет на экскурсию, прошу сюда». Парни с чемоданчиками послушно выстроились в очередь. «Экскурсовод» брал у нас паспорта и ставил галочки в потрепанном блокнотике. После часа-полутора тряской езды мы оказались в Балашихе у ворот лесистого участка, на деревянном заборе которого какой-то хулиган написал мелом «Школа шпионов». Но за забором конспирация началась сразу же. И очень жесткая. Сначала нас накормили в весьма приличной столовой «номенклатурным» завтраком. Потом стали вызывать в кабинет начальника школы. Вскоре подошла и моя очередь. Начальник оказался симпатичным, но почему-то очень грустным человеком в сером, хорошо сшитом костюме английского покроя, при галстуке.
— Отныне ваша фамилия, Леонид Сергеевич, будет не Колосов, а Корзин. Запомните?
— Конечно.
— Но это на год. Затем в конторе вы получите псевдоним. О своей прежней работе не распространяйтесь. Жить будете в коттедже номер четыре втроем. Ваши двое коллег — дипломаты, уже с опытом работы. Держитесь с ними по-дружески, но не панибратски.
— Это как?
— Старайтесь больше слушать. А впрочем, режим у нас весьма демократичный. Имеется буфет, где можно немножко выпить в свободное время. Немножко. Вы уже взрослый человек и понимаете, о чем я толкую. У нас богатая библиотека, где вы найдете произведения всех классиков марксизма-ленинизма, проповедников мирового империализма и врагов народа: Троцкого, Бухарина, Рыкова, Сокольникова и так далее. Читайте без страха, но критически. Все это вам пригодится в будущей зарубежной работе. Заниматься придется много. На первом месте спецпредметы, иностранные языки, спортивная подготовка, автомобильное дело, ну и общеобразовательные науки. Впрочем, что касается последних, то вы ведь, кажется, состоявшийся ученый муж?
— Я только что защитил кандидатскую диссертацию на тему «Экономические связи Италии после…»
— Это не важно, после чего. Итальянский знаете в совершенстве?
— Нет, в совершенстве — французский. Пять лет изучал в институте, по два часа в день, а вот итальянский надо подшлифовать с точки зрения грамматики…
Я нагло врал. За пять лет предыдущей работы в Италии я освоил язык блестяще на уровне профессионального переводчика сначала со специально выделенной мне преподавательницей-итальянкой, а затем в каждодневных переговорах и чтении многочисленных итальянских газет, журналов и прочей литературы. Мне просто не хотелось заниматься языком. Но начальник поверил. И я целый год кайфовал в группе итальянского языка, изумляя не очень молодую учительницу своими познаниями сладкозвучного языка. Учебные группы были небольшими, по три-четыре человека, посему «язычниц» — преподавательниц языка — было немало. В конце разговора, когда я уже превратился в товарища Корзина, начальник школы вдруг задал неожиданный вопрос: