Жизнь между тем неслась своим чередом. Я очень благодарен балашихинской разведшколе номер 101. Там я окреп физически, научился многим премудростям, о которых потом читал только в джеймс-бондовских похождениях, вообще-то не зря выдуманных Флемингом, и избавился, может быть несколько преждевременно, от идеологических иллюзий. Если в день похорон товарища Сталина я искренне плакал, то потом только ухмылялся, слушая очередные «плачи» с Мавзолея по поводу безвременной кончины «верных ленинцев», которые передавали эстафету не менее глупым антиленинцам, обреченным или на проклятие, или на забвение многострадальной Россией. Именно в разведшколе, благодаря ее уникальной библиотеке, я понял, что Маркс и Энгельс во многом уступают Гегелю и Ницше, а уж Смит, Рикардо и наш Плеханов ни в какое сравнение не идут с великим путаником Ульяновым-Лениным, который больше переписывал, чем писал, заводя в тупик Россию и передав ее в наследство горцу Джугашвили. А вот он уже превратил ее при помощи ГУЛАГов в великую державу, которую боялись и одновременно уважали во всем мире.
Моим же «классиком» стал наставник из 101-й школы, старый разведчик-нелегал, оставивший мне в наследство несколько заповедей, которые помогли мне в последующей жизни, хотя и не во всем. Перечислю их: «Никому не верить. Считать, что профессия разведчика — это по гроб жизни. Не вступать в интимную связь без оперативной необходимости. Не лезть в дела своих коллег — это влияет на продолжительность жизни. Быть безжалостным к предателям. Никогда не ходить даже на самые опасные операции с оружием. Самое главное оружие офицера внешней разведки — мозговые извилины и хорошо подвешенный язык. Без этих качеств в этой элитарной секретной службе делать нечего. Бить первым, даже если противников больше и их не удалось уговорить…»
Что еще? Разведшкола пробудила во мне чувство авантюризма, развила интуицию и сделала веселым циником, со скепсисом относящимся к любым авторитетам прошлого и настоящего. Добавлю, что, может быть, сие не очень хорошо в плане морали, но тем не менее у меня выработалось свое определение сущности разведки, которое в окончательном варианте я сформулировал бы примерно так: «Профессия разведчика — это, на мой взгляд, не только профессия, но и свойство характера, в котором обязательны такие качества, как авантюризм, звериная интуиция, смелость, обаяние и, разумеется, особый талант, который даруется не каждому смертному. Разведчик должен быть верен стране, на которую работает, вне зависимости от смены ее правителей, равноудален от любых политических партий, кристально честен при выполнении заданий. И наконец, соблюдать две заповеди: «не убий» и «не навреди». Если позволяют обстоятельства, конечно…»
Попал я после окончания школы в Балашихе в один из европейских отделов Первого главного управления КГБ СССР и сразу же понял, что завет моего наставника: «Чем меньше знаешь, тем дольше живешь» — очень правильный. Даже самая пустячная бумажка несла на себе гриф «совершенно секретно», не говоря уже о документах «особой важности», то есть делах зарубежных агентов. Зато уж здесь я приучился к «немецкому» порядку: попробуй забудь что-нибудь на столе или, не дай Бог, потеряй…
Между тем я продолжал изучать опыт итальянского государственного капитализма для использования его в деле строительства светлого коммунистического общества в отдельно взятой стране. Затем я опубликовал несколько статей о политике и экономике Италии в некоторых журналах и газетах, в том числе во «Внешней торговле» и в «Известиях». Однажды меня вызвал в свой кабинет начальник отдела. Перед ним на столе были разложены мои статьи.
— Вы, оказывается, обладаете еще и журналистскими способностями?