— Особо хотел бы попросить вас, Леонид Сергеевич, — сказал в заключение генерал, — побеседовать с Александром Галичем и Виктором Некрасовым об их возможном возвращении на родину. У нас есть сведения о том, что оба они затосковали по русской земле. Можете от имени «компетентных органов» и под свое честное слово предложить им вернуться. А мы, в свою очередь, возвратим им советское гражданство, все звания и регалии, которые они заслужили здесь, в Советском Союзе. Остальные детали вам расскажут наши ответственные сотрудники во время совещаний, которое проведет Василий Павлович. До скорого свидания и желаю вам всяческих успехов, Леонид Сергеевич. И последнее. Если возникнет какая-либо опасность провала, сматывайтесь немедленно. У нас к вам претензий не будет.
На совещании, на котором присутствовали начальники заинтересованных отделов, мне были даны подробнейшие инструкции по намеченным операциям. Было вручено письмо от матери предателя Родины, бывшего заместителя начальника контрразведки власовской армии Олега Красовского, с которым предлагалось встретиться и тоже поговорить о возвращении в СССР, но ничего не обещая.
Да, моя идея пришлась по вкусу. Загранпаспорт был в руках. Но об этом слишком поздно узнали мои «дорогие недруги» из 5-го отдела ПГУ. Как мне сказал потом Василий Павлович Шадрин, они попробовали использовать то, что я «невыездной», но их сразу же урезонили. «Всю ответственность за командировку товарища Колосова мы берем на себя», — спокойно прореагировал Филипп Денисович Бобков на заботу «недругов» о моей безопасности. И вот я на Белорусском вокзале. Еду сначала в Мюнхен и другие немецкие города, а затем в любимый мной Париж. И поскольку я пишу о нем, то и рассказывать буду о своих парижских авантюрах.
Мое радостное ожидание новой встречи с Парижем было сразу же омрачено встречавшим меня на Западном вокзале товарищем из резидентуры, работавшим под «крышей» торгпредства.
— С приездом, Леонид Сергеевич. А у нас тут печальное событие. Несколько дней назад погиб Александр Галич. Об этом до сих пор трубят парижские газеты.
— То есть как погиб?
— Согласно одной из версий, от неправильно включенной антенны телевизора. А вот его жена утверждает, что его убили агенты КГБ.
— Какой бред! Да ведь я должен был…
— Мы знаем. Поэтому первое, что вы сделаете, это возьмете интервью у его жены, Ангелины Николаевны. Мы уже подготовили почву для этого. Впрочем, обо всем вам скажет мой шеф. Сейчас мы поедем в гостиницу, где вам заказан номер. Вы оставите вещи и прямиком в посольство. Вы завтракали?
— Нет… То есть да. Сейчас это не важно.
Итак, одно из моих заданий, сложных заданий, отошло само по себе. Но это не принесло моей душе облегчения. Я всегда любил стихи и песни Галича. Он никогда не был для меня антисоветчиком. Его просто горько обидели и не удержали в России. Может быть, была в этом и вина Бобкова. Но и тогда и сейчас мне этот бард очень нравится.
Не довелось ему вернуться в Россию. Но он очень хотел это сделать и, вероятнее всего, так и произошло бы, если бы не трагедия. И наверное, сегодня я повторю то, что сказал и написал бывший правозащитник Лев Копелев, сосед Галичей по Москве, знавший и очень любивший своего Сашу. «Его убило током в Париже. Наш Саша Галич — наш московский, переделкинский, болшевский, дубнинский, питерский, новосибирский — погиб в Париже. А его песни звучат в Москве, в Ленинграде, в Новосибирске, в городах и поселках, на вечеринках студентов и школьников-старшеклассников, в квартирах физиков и филологов, технарей и художников. За дружескими застольями и просто в тихие вечера запускаются магнитофоны или кто-нибудь поет под гитару. Эти песни украдкой насвистывают заключенные в тюремных камерах и вполголоса напевают в лагерных бараках.
Когда мы провожали его в Шереметьевском аэропорту и он взошел по диагональной лестнице к последнему посту пограничников и помахал нам уже отрешенно, рассеянно, показалось — все!
«Аэропорт похож на крематорий», — писал московский поэт, изведавший горечь таких прощаний. Да и сам Галич пел: «Улетают, как уходят в нет, исчезают угольком в золе…»