— Не только на вас.
— Что вы хотите сказать?
— А то, что на РС-РСЕ вам подобных немало: Кромиади, Кабановы.
— Кромиади уже не работает, на пенсии.
— Зато работают другие преступники, которые вам хорошо известны.
— Не знаю, не знаю. Я лишь спускаюсь в подвал, где находится касса, и получаю там зарплату.
Немалую, кстати говоря, получали зарплату сотрудники РС-РСЕ, зарплату, которая шла из секретных фондов спецслужб. Но, как я понял из рассуждений г-на Красовского, ему все равно, откуда берутся деньги, лишь бы они были у него в кармане. Меня интересовал еще и такой вопрос:
— Расскажите о вашем «российском национальном объединении». Что это за организация?
— Я создал ее с друзьями-единомышленниками для защиты культурных и национальных ценностей России. У нас нет программы. Зато есть устав. Мы — представители «стариков», объединенных в НТС. С вновь приезжающими мы не можем ужиться. Они ненавидят все русское и ведут себя не как борцы за Россию, а как продажные уличные женщины.
— Сколько же членов в вашей организации?
— Человек двадцать. Мы готовимся к празднику — тысячелетию крещения Руси. Мы хотим спасти Россию.
— А вот Юрий Марин считает вас всех отнюдь не спасителями.
— Откуда вы знаете Юрия Марина? — На лице Красовского отразилась ничем не прикрытая растерянность.
— А вы его знаете?
— Да, был близко знаком.
— А я встречался в Москве.
Я действительно познакомился в Москве с Юрием Мариным, который был нашим разведчиком, «бежавшим» в ФРГ. Он вернулся тогда в Советский Союз из своей многолетней «командировки» на Запад. Командировка была любопытной. В течение нескольких лет Ю. Марин. преподавал в американском разведывательном учебном заведении, читая курс «Советское общество», а затем работал диктором на РС-РСЕ.
Красовский между тем продолжал:
— Вы слышали, какую шутку сыграл Марин с Джоном Лодейзеном? — Он явно захотел перевести беседу в другое русло. — Ведь когда Лодейзен руководил русской редакцией на РС-РСЕ, он взял Марина к себе на работу и поручился за него.
Я был в курсе этой истории. Мне известны, со слов Марина, некоторые детали, о которых не знал Красовский. Джон Лодейзен обучался в разведывательном учебном заведении — Институте США — под кличкой Лоди как раз в то время, когда Юрий Марин читал там свой курс. Видимо, Лодейзен был не очень способным «студентом» и не усвоил той простой истины, что советское общество не терпит людей, приезжающих с недобрыми замыслами в нашу столицу. Не долго пробыл в Москве и «дипломат» Джон Лодейзен. Его выдворили из Советского Союза за «деятельность, несовместимую с дипломатическим статусом». Куда можно было пристроить провалившегося агента? Конечно же в антисоветский офис. И направили Лоди на «Свободу». А оказавшись на посту шефа русской редакции, вспомнил Джон своего «учителя» Марина и пригласил к себе на работу.
Но всего этого я тогда, конечно, не рассказал Олегу Красовскому. Под конец нашей беседы я вытащил из кармана запечатанный конверт и передал его моему собеседнику.
— Это что?
— Письмо от вашей матери.
— Откуда оно у вас?
— Его передали вам бывшие друзья по Ленинградскому фронту.
— Да? Не верю. Но можно прочитать при вас?
— Конечно, я подожду. Тем более, что меня просили задать еще один важный вопрос.
Красовский разорвал конверт и начал читать письмо. Глаза его наполнились слезами. Закончив, он сложил листок, исписанный с двух сторон, положил его в конверт и задумался. Я не прерывал его скорбной паузы. Она длилась довольно долго. Потом он внимательно посмотрел на меня.
— Чего вы желаете?
— Вам предлагают искупить вину перед Родиной.
— Кто?
— Товарищи.
— С Ленинградского фронта?
— Нет, другие, более авторитетные.
— Вы из них?
— Нет, я от них передаю вам, как журналист, их предложение.
Опять пауза. Потом Красовский грустно улыбнулся.
— Я, может быть, и согласился бы. Но вы меня расстреляете уже на Белорусском вокзале.
— Почему?
— У меня на руках кровь советских солдат.
Мы расстались, не подав друг другу руки.
Я покидал Париж с грустью, но с сознанием выполненного долга. Потом меня похвалят в «конторе» и даже присвоят второе звание лауреата премии КГБ СССР в области литературы и кино за успехи в области контрпропаганды.
Но самое главное заключалось в том, что я не прорубил окна в Европу. И после всех похвал мои недоброжелатели из ПГУ вновь «зарубили» просьбу о моей долгосрочной командировке в Италию, куда хотел меня отправить тоже окрыленный моими успехами на поприще контрпропаганды главный редактор «Известий» Петр Федорович Алексеев. Получив вежливый отказ в связи с заботой органов о моей «безопасности», я ужасно огорчился и написал отчаянное письмо Юрию Владимировичу Андропову — тогдашнему Председателю КГБ СССР. Датировано оно было 1 сентября 1980 года. Привожу его впервые и целиком: