– Я сказал «может быть»…
– И как это сделать?
– Ну, предоставь это мне. Скажи только, как зовут хозяина фирмы, и постарайся найти хоть какие-то доказательства, что твой сын там работал.
Она протягивает свою руку к моей, но я инстинктивно отстраняюсь прежде, чем почувствовать что-то вроде раскаяния. Однако Россана уже опомнилась и вернулась к себе прежней.
– А ты что, был адвокатом?
Теперь моя очередь рассмеяться.
– Боже упаси, это моя дочь – адвокат, а я – трансформист!
– Трансформист? Это кто?
– Трансформист – это тот, кто умеет прикидываться кем угодно. Типа хамелеона.
Она зависает в растерянности на пару секунд, а потом говорит:
– Все равно, ты помог бы мне решить очень большую проблему. Я весь день ни о чем другом и думать не могу!
– Ну, я не сказал, что дело точно выгорит, но я поговорю о нем с моей дочерью Звевой – черт побери, она по жизни только тем и занимается, что ведет тяжбы с ближним! Вот увидишь, твоего сына снова вернут на работу. Или, по крайней мере, он получит то, что ему причитается.
Ее рука стискивает мне локоть. На этот раз я не могу отстраниться, это было бы уже слишком.
– Но почему ты это для меня делаешь? Почему помогаешь моему сыну? Почему приглашаешь меня на ужин?
Такое количество вопросов заставляет меня нервничать – особенно когда я не знаю на них ответа. Я не знаю, почему мне хочется ей помочь, но я внезапно чувствую, что это будет правильно. Я поднимаюсь без всяких объяснений и направляюсь в спальню в поисках своей одежды. Она показывается в дверях и какое-то время молча наблюдает за мной, а потом выдает:
– Предложение еще в силе?
– Какое? – Я отыскиваю взглядом свои вещи среди разбросанной по комнате одежды.
– Приглашение на ужин.
По правде говоря, сейчас у меня уже нет сильного желания. Может, потому что я только что слопал яичницу из трех яиц, или потому что большинство стариков в этот поздний час мирно храпят в своей постели, но ужинать с Россаной и говорить о Данте и Звеве мне больше не представляется столь уж заманчивой идеей. Только вот теперь уже поздно брать свои слова назад.
– Конечно! – отзываюсь я, с большим трудом наклоняясь, чтобы подобрать с пола носки.
Россана подходит ко мне и обнимает меня сзади. Тяжесть ее огромной груди заставляет меня пошатнуться, и на секунду я опасаюсь, что вот-вот окажусь на полу с переломанными костями, но мне удается выпрямиться, удержавшись на ногах.
Это первый раз, когда она так обнимает меня, но с другой стороны, это и первый раз, когда я ем у нее дома и рассказываю ей о своих детях. Кажется, я теряю контроль над происходящим. Я оборачиваюсь в надежде, что она поймет сама и отодвинется от меня подальше, но она не сдвигается ни на миллиметр. Мы так и остаемся в обнимку, почти соприкасаясь друг с другом лицом, как двое подростков на скамейке у школы. Она смотрит мне в глаза, я – на ее грудь. Если бы я поднял взгляд, то самым естественным было бы поцеловать ее. Только вот такому старперу, как я, негоже целовать женщину. Всему есть предел.
К счастью, Россана – женщина опытная и понимающая и знает, в какой момент нужно разрядить обстановку. Она заметила, что я так и не отрываю взгляд от ее груди, и выдает лучший вопрос за весь этот вечер:
– Что скажешь, может, пойдем еще разок?
Я задумываюсь на мгновение и потом с серьезным видом киваю. По правде говоря, мне кажется, что тот хрен у меня внизу не совсем со мной согласен: неплохо поддерживать спортивную форму, но и перегружать мотор тоже неправильно. Вот только я не готов признаться в этом даже с Россаной. Поэтому я отвечаю:
– Давай, только сначала возьми что-нибудь и накрой это чертово зеркало!
Соевые котлеты
– Папа, открой, это я!
Я нажимаю кнопку домофона и так и остаюсь стоять, упершись взглядом в белую стену и пытаясь ответить себе на вопрос, который буравит мой мозг: что тут делает мой сын? Да еще и в такое необычное время? К счастью, когда я открываю дверь, он уже оказывается на площадке, с двумя пакетами покупок в руках.
– Здорово, – первым говорю я, – какими ты здесь судьбами?
Данте, не отвечая, закрывает ногой дверь лифта, улыбается мне и протискивается мимо меня, чтобы войти в квартиру, точнее сказать – на кухню. Я иду следом, теряясь в догадках и ожидая объяснений. Он ставит пакеты на стол и снова мне улыбается. Только в этот момент я обращаю внимание на его одежду. На нем облегающие бежевые брюки, что-то вроде черных, с заклепками, сапожек на ногах и рубашка такого цвета, типа лососевого или кораллового, – короче, оттенка, всегда встречавшегося мне только на одеяниях старых тетушек или на картинках, украшающих всякие бесполезные безделушки, которыми те же тетушки наполняли свои жилища.