Сабрина провела пальцами по кожаным корешкам книг. Это были книги, посвященные истории, философии и религии. Все они были написаны великими мыслителями прошлого, и любая из них могла бы отвлечь ее от мыслей о лорде Роудене.
А может, взять что-нибудь из поэзии? Она перевела взгляд на соседнюю полку. Йейтс, Байрон, Вордсворт…
Распутник.
Распутник? Сабрина в изумлении уставилась на зеленый корешок книги. Она точно знала: вчера и позавчера этих стихов здесь не было. Или она каким-то образом их не заметила? Немного помедлив, Сабрина сняла с полки томик в зеленом кожаном переплете с золотым тиснением. Усевшись на стоявший рядом диванчик, она в волнении раскрыла книгу.
Итак, она не избежала этого рокового пути. К нему подталкивали его руки. Внезапно у нее все поплыло перед глазами, и Сабрине почудилось, что руки Роудена легли ей на плечи.
– Ах, здесь невозможно читать такие стихи, – прошептала она, заложив страницу пальцем и закрыв книгу.
Поднявшись с дивана, Сабрина направилась к двери. Покинув библиотеку и стараясь ступать как можно тише, она направилась обратно в свою комнату. Когда она шла по коридору, ей показалось, что где-то прозвучал женский смех, похожий на птичью трель.
У себя в спальне, устроившись в постели поближе к лампе, Сабрина с жадностью проглатывала одно стихотворение за другим, и после каждой прочитанной страницы внутренний голос шептал ей, что будет лучше, если она бросит чтение, но она была не в силах оторваться и читала до тех пор, пока у нее не закружилась голова.
Отложив книгу, Сабрина на мгновение зажмурилась; ей казалось, что после чтения этих стихов она изменилась до неузнаваемости, стала совсем другой. Более того, ей вдруг почудилось, что даже тело ее каким-то образом изменилось – стало похожим на «трепещущий шелк».
«Нет, Джеффри был не прав, – подумала она с вздохом. – Такую поэзию никак нельзя назвать сладострастной. Слишком уж упрощенное определение». И действительно, стихи графа, как и любая утонченная красота, не поддавались определению. Эти стихи будоражили и поражали своей страстностью, очаровывали и пробуждали чувственность. В его поэзии удивительным образом сочеталось несовместимое – благоговейное отношение к женщине и предельная откровенность на грани бесстыдства. В стихах речь велась от лица мужчины, до тонкости изучившего науку обольщения и наслаждавшегося чувственностью.
Другая особенность стихов состояла в том, что в них нельзя было встретить слово «любовь».
Очнувшись от задумчивости, Сабрина встала и начала раздеваться. Она расстегнула платье, и оно с шелестом упало к ее ногам. Подобрав платье, она аккуратно повесила его в шкаф рядом с другими – впрочем, их было немного, – которые захватила с собой в Ла-Монтань.
Раздевшись донага, Сабрина притушила огонь лампы, шагнула к кровати, но тотчас же замерла, словно вдруг вспомнила что-то очень важное. Затем медленно повернулась к зеркалу. О, если бы сейчас ее видел кто-нибудь! Сабрина разглядывала свое тело так, как будто впервые видела себя обнаженной. Округлые плечи, белые груди, изящные бедра… Она представила, как мужские руки с длинными пальцами поглаживают и ласкают ее. И ей снова вспомнились слова графа о соблазнах и наслаждении. «А может, он прав?» – подумала она, чуть приподняв ладонями груди. Потом она осторожно провела кончиками пальцев по тем «чувствительным» местам, на которые указывал Роуден. И тотчас же ею овладело прежде неведомое ей томление.
– Во всяком случае, в этом он прав, – прошептала Сабрина, на мгновение, прикрыв глаза.
Она еще долго стояла у зеркала, любуясь своим обнаженным телом. Когда же ей стало холодно, и по коже поползли мурашки, она подхватила со стула шаль и накинула ее на плечи. Но тут же опять встала перед зеркалом, словно не в силах была оторваться от своего отражения. Гардины на окнах были задернуты не очень плотно, и в какой-то момент Сабрина заметила на полу у своих ног полоску лунного света. Подняв голову, она взглянула на серебристый свет луны, пробивавшейся сквозь щель, и сразу же вспомнила про полнолуние, в эту ночь должна была проснуться статуя Персефоны… Ей вдруг ужасно захотелось увидеть мраморную богиню.
Глава 10
В зале царила тишина, казавшаяся почти осязаемой – такая тишина бывает только глубокой ночью во время полнолуния. А лунный свет, падавший в широкие окна, заливал почти весь зал, и казалось, что статуи купаются в потоках золотистого света.
Осторожно прикрыв за собой дверь, Сабрина замерла у порога – ею вдруг овладело какое-то странное беспокойство. Постояв минуту-другую, она немного успокоилась и медленно пошла вдоль ряда величественных статуй, пока не остановилась перед Персефоной. Подняв повыше свечу, она стала вглядываться в лицо богини. Потом, повернувшись, вставила свечу в поднятую руку стоявшего рядом Персея и отошла на несколько шагов. Зрелище получилось восхитительное. Казалось, что Персей несет пылающий факел, освещая дорогу богине.
– В какой-то миг, мисс Фэрли, я подумал, что Персефона ожила, – раздался вдруг голос графа.
Сабрина вздрогнула от неожиданности, и сердце ее гулко застучало. Граф стоял у нее за спиной, но она не торопилась к нему поворачиваться. «А ведь я знала, что он придет», – внезапно промелькнуло у нее.
Наконец, собравшись с духом, Сабрина повернулась к Роудену:
– Простите, что не оправдала ваших надежд, милорд. Персефона все-таки не ожила, и вы, наверное, разочарованы.
Граф приблизился к ней и с улыбкой проговорил:
– Вы ошибаетесь, мисс Фэрли, я никак не могу сказать, что мои надежды не оправдались.
«Какой у него чарующий голос», – подумала Сабрина. Ей казалось, что этот восхитительный голос заставлял ее сердце биться еще быстрее.
Граф приблизился к ней еще на несколько шагов, и тут Сабрина вдруг сообразила, что стоит перед ним почти нагая, в одной шали на плечах поверх ночной сорочки (к счастью, шаль была довольно длинная).
– А что бы вы сделали, если бы перед вами действительно оказалась ожившая богиня? – неожиданно спросила девушка.
Граф взглянул на нее с некоторым удивлением, потом с ухмылкой ответил:
– Я бы подхватил ее на руки и унес в подземное царство Аид. Или отвез бы в экипаже в Лондон. Ведь между Аидом и Лондоном почти нет никакой разницы, – добавил он с серьезным видом.
Сабрина невольно рассмеялась.
– Неужели нет разницы? Интересно, а пес с тремя головами охраняет въезд в Лондон?
Граф пристально посмотрел на нее и спросил:
– Вы ведь никогда не были в Лондоне, не так ли? – И почему-то казалось, что он очень удивлен этим обстоятельством.
– Вы правы, я действительно никогда там не была, – ответила Сабрина, глядя прямо ему в глаза.
– Скажите, мисс Фэрли, ведь в вашей комнате есть зеркало? – спросил он неожиданно.
Ошеломленная этим вопросом, Сабрина замерла на несколько мгновений. Потом в растерянности переспросила:
– Зеркало?.. А почему вы спрашиваете?
Но граф не стал отвечать на ее вопрос. Молча, улыбнувшись, он приблизился к ней вплотную и вдруг быстрым движением ухватил ее шаль за оба конца и стянул их крест-накрест. Сабрина машинально тоже ухватилась за шаль и в тот же миг, когда их пальцы соприкоснулись, почувствовала, как по телу ее одна задругой прокатились горячие волны – словно кровь закипела и забурлила. «Неужели все это всего лишь от одного прикосновения?!» – изумилась Сабрина. Но она даже не пыталась сопротивляться, когда Роуден привлек ее к себе и поцеловал. Когда же он чуть отстранился от нее и взгляды их встретились, она увидела в его чудесных синих глазах какое-то странное выражение – казалось, он был чем-то удивлен.
И Рис был действительно удивлен, вернее, ошеломлен. Он решил поцеловать эту девушку лишь потому, что хотел смутить ее. И, конечно же, ему просто захотелось удовлетворить свой минутный каприз – точно так же и по той же причине он целовал многих других. Но на сей раз, когда он целовал Сабрину Фэрли, произошло невероятное… Случилось то, чего он никак не ожидал.