– Фе! – Он провел рукой по своим густым всклокоченным волосам. – Фе, ты глупо поступила, придя сюда.
– Нет, – уверенно проговорила она. – Вовсе нет.
Федра вдруг приподнялась на цыпочки и быстро прижалась губами к его губам. Все это выглядело так естественно и казалось совершенно необходимым сейчас. Может быть, она пришла только ради этого?
Но сейчас в этом поцелуе ощущалась страсть, он пробуждал темные силы, дремавшие в них обоих, вызывал к жизни глубоко скрытые животные инстинкты. Его губы ласкали ее рот, прижимались к ее губам, отпускали их на мгновение, чтобы затем снова наброситься на них.
Но внезапно Тристан остановился и отшатнулся от Федры.
– Уходи, – глухо проговорил он. – Я начну искать твою Милли. И даю слово, я поставлю тебя в известность обо всем, что мне удастся узнать. Иди домой, Фе.
Она снова быстро прижалась губами к углу его рта.
– Ты действительно этого хочешь? – Федра опустила глаза. – Мне кажется, что нет.
– Возвращайся домой, дорогая, – выдохнул он. – Я очень устал и пребываю в плохом настроении. Я сейчас сам не свой, Фе.
Она открыла глаза и взглянула ему в лицо. Оно и в самом деле выглядело очень напряженным, а в глазах Тристана угадывалась боль.
Повинуясь своему инстинкту, Федра снова положила ладони ему на грудь и поцеловала Тристана в губы. Затем обвила его шею руками. Теперь это был поцелуй-сострадание, поцелуй, которым она хотела приободрить его. Сегодня Тристан был серьезен и сдержан и никак не мог справиться с охватившим его отчаянием. Когда он провел кончиком языка по ее губам, Федра слегка приоткрыла рот. Но внезапно внутри его что-то лопнуло, что-то разорвалось, и его охватило пламя, стоило лишь его языку погрузиться в теплую податливую плоть. Это возбуждение мгновенно передалось Федре, и по ее венам потек жар. Она почувствовала его и в Тристане. Ее тело сразу же сделалось беспомощным, мягким, колени слегка задрожали. Они оба знали, что это должно было случиться и это было неизбежно.
Его ресницы все еще были влажными от слез, лицо выглядело напряженным, похожим на маску, оно все еще хранило следы недавнего горя. Федра прижалась к Тристану, открыла рот, она жаждала дать ему все, что только он мог захотеть от нее. Его губы скользили по ее губам, его небритые щеки царапали ее кожу. Он обнимал ее, и Федра все сильнее прижималась к Тристану, с наслаждением вдыхая его запах. Запах мускуса, мыла и теплой кожи. Она испытывала ни с чем не сравнимое наслаждение и, как ни странно, чувство покоя. Федра ощущала себя на удивление спокойно рядом с Тристаном.
– Федра, – прошептал он.
Она чувствовала себя совсем слабой, абсолютно лишенной воли, она была не в силах оторваться от его губ. Ее сердце рвалось ему навстречу, ее тело больше не принадлежало ей одной, оно как будто слилось с телом Тристана и стало с ним одним целым. Федра снова поцеловала его, и на этот раз гораздо смелее, ее руки безостановочно скользили по красному шелку. Она гладила его по плечам и спине, она давала ему утешение, успокаивала, примиряла его с самим собой.
Он с благодарностью принимал эти ласки, наслаждался ими, а его язык продолжал исследовать теплую, мягкую глубину ее рта. Федра слышала, как громко и взволнованно билось ее сердце. О да, она знала, что сейчас должно было произойти, и хотела этого. Федра чувствовала уверенность, по крайней мере в эту самую минуту, что так и должно было быть, это должно было непременно случиться.
Они стояли у дивана, и Тристан, продолжая целовать Федру, снял с ее плеч пальто. Потом за пальто на ковер последовал и шарф. У Федры закружилась голова, и она, отступая назад, задела рукой стопку журналов, которые каскадом обрушились на пол.
Не думая о том, что она делала, Федра стала расстегивать пуговицы на его брюках. Неожиданно в ее голове всплыла строчка из давно прочитанного стихотворения: «И даже в смерти есть жизнь».
В течение последних трех недель она ощущала себя живой. Федра даже не могла вспомнить, когда в последний раз она чувствовала себя вот такой, способной в полной мере наслаждаться жизнью. Обычно ей всегда казалось, что она сторонний наблюдатель, только смотрящий издалека на жизнь других людей и не испытывающий желания присоединиться к их празднику. Но сейчас и для нее стало доступным и возможным то, что для других было естественным и даже обыденным.
Вскоре к пальто и шарфу на полу присоединилась жилетка. Брюки ее были расстегнуты и теперь опустились на бедра. Федра подняла ногу, и брючина соскользнула вниз. Она прижала колено к бедру Тристана, и он слегка пошатнулся. Чтобы не упасть, он, продолжая целовать Федру, оперся рукой о стол. Серебряное персидское блюдо сначала покачнулось, а потом вместе с ворохом бумаг, гусиных перьев и чернильниц соскользнуло к ногам Федры и Тристана.
Тристан приподнял Федру и посадил ее на край стола не обращая ни малейшего внимания на происходящее за окном. Поверхность стола по сравнению с ее разгоряченным телом показалась Федре очень холодной. Тристан в это время быстро снял брюки, а затем панталоны.
Федра с удивлением посмотрела на него, при дневном освещении его мужское достоинство производило более сильное впечатление, чем ночью. Не зная, как себя сейчас вести, она протянула руку и осторожно, словно сомневаясь, прикоснулась пальцами к горячей шелковистой поверхности. Он закрыл глаза и застонал. Приободренная этим, она стала действовать смелее, ее рука решительно заскользила вверх и затем снова вниз.
Тристан не смог долго выдерживать эту пытку, он развел ноги Федры в стороны, поспешно и грубо вошел в нее. Запрокинул голову.
– Прости, Фе, – стиснув зубы, выдохнул он. – О Господи…
– Ничего, не извиняйся. – Ее губы на мгновение коснулись его щеки.
Он начал двигаться в ней, и каждый последующий толчок был сильнее и яростнее предыдущего. Деревянный стол и все, что было на нем, закачалось, задвигалось. Казалось, задрожали даже гравюры на стене. Федра прижалась к Тристану, словно он был единственной точкой опоры в этом бушующем океане эмоций, а он продолжал самозабвенно целовать ее.
– Прости, Фе, прости…
Потом последовал последний толчок, и из горла Тристана вырвался низкий и какой-то нечеловеческий крик. Через несколько мгновений все было закончено.
– Фе, – тихо простонал он. – Господи, скажи, Фе, ты хотела этого?
– Я хотела этого, – прошептала она, уткнувшись носом в его влажную шею.
Ничего не говоря, Тристан взял ее на руки, отнес в спальню и опустил на кровать.
Какое-то время они оба молча лежали с закрытыми глазами.
– Мне хочется ощутить… предел… – сказала наконец она. – Как если бы я не была больше сама собой… Я не знаю, как тебе это объяснить. Потому что я не понимаю себя.
Что-то темное поднялось вдруг в груди Тристана.
– Ты хочешь оказаться полностью в моей власти? Почувствовать, что я могу сделать с тобой все, что захочу. Быть послушной игрушкой в моих руках. Да? Этого ты хочешь?
– Да. – С ее губ сорвался испуганный и возбужденный шепот. – Я хочу, чтобы ты…
– Думаю, я знаю, чего ты хочешь, – проговорил он.
Федра облегченно вздохнула.
– Я… порочная и хочу того, чего не должна хотеть, – снова горячо зашептала она. – Но ведь это будет наш секрет, Тристан. Да? Об этом никто не узнает.
– Ты не порочная, – проговорил он. – Ты очень чувственная женщина, Фе, но ты не доверяешь своим ощущениям. Ты отрицаешь себя. Тебе просто нужен хороший любовник, сильный, который будет тебя вести. В этом нет ничего страшного и тем более плохого, если это делать осторожно и… любя.
Она смущенно посмотрела на него.