За спиной оказалась каменная ограда террасы, и отступать стало некуда.
Она положила ладонь ему на грудь, но не для того, чтобы прикоснуться к нему, а чтобы удержать его на расстоянии. Она надеялась, что он поймет это именно так.
Ей показалось, что он улыбается. Он накрыл своей ладонью ее руку и еще крепче прижал ее, так что она почувствовала тепло его тела и то, как бьется его сердце.
Он поднес ее руку к губам и поцеловал сначала тыльную сторону, а потом — ладонь. Поцелуи были легкие, но пылкие, таившие в себе опасность, уверенные в своей способности волновать кровь.
Он был уже совсем близко, хотя их тела пока не соприкасались. Но в его глазах она прочла страсть и нетерпение и поняла, что сегодня ночью ей придется навсегда распрощаться с надеждами на свободу.
Она попыталась вызвать в памяти воспоминания о Майкле, чтобы использовать свою вину за его судьбу в качестве щита. Но лицо Майкла было просто призраком, а его поцелуи — обычной детской шалостью. Попытки найти какое-либо другое убежище, чтобы остановить Хоксуэлла словами или действиями, не увенчались успехом. Он продолжал ее целовать до тех пор, пока у нее не пошла кругом голова и из нее не вылетели все ее так хорошо обдуманные планы.
Эти поцелуи были предназначены для того, чтобы затуманить, заманить в ловушку, ошеломить. Их нельзя было избежать. Ей оставалось лишь подчиниться натиску его губ — сначала довольно нежному, потом более настойчивому и, наконец, такому страстному, что ей стало почти невозможно дышать.
— Слуги, — только и смогла выдохнуть она, когда поцелуи вдруг прервались.
— Все давно разошлись по своим комнатам. Они хорошенько подумают, прежде чем попасться мне на глаза или подслушивать.
Он опять поцеловал ее, да так нежно, что она подумала, что неправильно истолковала его намерения. Однако он обнял ее, и сомнения рассеялись.
— Я не хочу… — пролепетала она, но он провел рукой по ее груди, и протест оказался невысказанным.
— Вы не хотите этого? — спросил он и начал осыпать поцелуями ее шею, плечи, уши. Его рука обхватила одну грудь, а большой палец надавил на вспухший сосок. — Вы уверены? Или вы опять лжете самой себе? Вам не кажется, что на сегодня лжи было и так более чем достаточно?
Она попыталась — в который раз — облечь свои мысли в слова, чтобы не случилось того, что неизбежно свяжет их навсегда, но ее затуманенный ум подсказывал ей, что независимо от того, какие она сумеет найти слова, победы не будет. Ни сейчас, ни после. Ее план безнадежно провалился, и ей никогда не удастся разорвать эту связь. Так что лучше уступить наслаждению и почувствовать себя по-настоящему живой и желанной.
Он обнял ее и крепко прижал к себе, так что спасательный трос ее благих намерений окончательно лопнул.
Не надо больше лгать. Не надо притворяться, что ей не хочется большего. Прикосновение к груди уже ее не удовлетворяло, хотя и сводило с ума. Близость их тел уже казалась недостаточной. Она видела его словно в тумане. Потом он сам стал туманом, и она утонула в нем.
Он посадил ее на каменную ограду террасы и, поддерживая одной рукой спину, начал расстегивать платье. Когда он спустил платье и сорочку с плеч, из ее горла вырвался стон. В лунном свете стали видны белоснежные груди с торчащими твердыми сосками.
Она уже была готова умолять. Затаив дыхание от предвкушения, она следила за его пальцами. Сладкая мука наполнила все ее существо, не позволяя думать ни о чем, кроме того, чтобы наслаждение длилось бесконечно.
Он наклонил голову, и его язык заскользил по ее телу. Ощущение было таким сладостным, что она прижала к себе его голову, желая продлить его. Ласки спускались все ниже по животу, и она непроизвольно раздвинула ноги. А когда его губы — уверенно и требовательно — коснулись теплых влажных лепестков ее женского существа, ее пронзили такие сильные приступы наслаждения, что у нее закружилась голова, а из груди вырвался мучительный стон.
Сильные руки уже куда-то ее несли. Терраса и стены дома исчезли, но ночь и звезды остались. Воздух был наполнен ароматом фуксий и анютиных глазок, а влажные бархатистые лепестки прилипали к ее спине, груди и рукам.
Он снял с нее платье и сорочку. Ее белая кожа и жемчужное ожерелье светились в темноте. Развязав галстук и скинув сюртук, он опустился рядом. Взгляд его синих глаз завораживал ее, а тело дрожало в предвкушении неземного наслаждения.
Он доставил ей это наслаждение. Он знал, как это делается. Слишком хорошо знал. Она стонала и вскрикивала, не умея сдерживаться, а когда его руки снова добрались до горячего и влажного места у нее между ног, она пришла в экстаз.
Он контролировал себя, а у нее больше не было выбора. Ее тело уже ни в чем не могло себе отказать и лишь обрадовалось, когда он лег на нее, хотя ее удивило, что она почувствовала себя такой беспомощной под тяжестью его тела. Он раздвинул ее ноги и вошел в нее, заполняя собой медленно, но неотвратимо. Туман близости стал густым и тяжелым и наконец пролился дождем, затопившим все ее существо.
Ее тело все еще жаждало продолжения, хотя нестерпимая боль и шок заставили очнуться. Открыв глаза, она увидела над собой его темную фигуру. Он продолжал двигаться, и она вдруг почувствовала, что ее собственное желание требует удовлетворения.
Она поддалась этому желанию, хотя ей и было больно. Но напряжение все нарастало и нарастало, пока не достигло вершины, после которой неожиданно наступили тишина и покой. Стали видны звезды в небе и цветы вокруг них и слышно его глубокое дыхание.
* * *
— Нам надо идти.
Его голос был ровным и спокойным. Слишком реальным.
— Иди. Я пока не хочу.
Она смотрела на звезды, вдыхала аромат цветов и постепенно приходила в себя. И это последнее давалось ей с трудом. Он только что доказал, что она никогда больше не будет полностью такой, какой была.
«Настало время осуществить наш брак» — так он сказал и… сделал. А она ему это позволила. И даже не слишком противилась. Во всяком случае, недостаточно. Замуж она, возможно, вышла не по своей воле, но сегодня ночью явно не возражала. Он знал, что она этого не хочет, но сумел соблазнить ее и сделать так, что она захотела.
Сегодня она предала не только себя, но и своего отца, свой дом и людей, которые так много значили в ее жизни. Однако мысль о последствиях этого импульсивного акта все еще была где-то на периферии сознания. Пока она чувствовала только апатию и расслабленность.
Очень скоро она поймет всю полноту своего поражения. Может, завтра или еще раньше. Той жизни, о которой она мечтала, у нее уже не будет.
Он встал и начал одеваться.
— Здесь сыро. Ты можешь простудиться. Вставай. — Он протянул ей руку.
Она схватила свою одежду, прижала к себе и встала. Собственная нагота казалась ей глупой и скандальной. Она постаралась быстро просунуть руки в рукава сорочки и платья. Он повернул ее к себе спиной и застегнул крючки. Потом, взяв за руку, повел ее обратно к террасе. Она бросила взгляд на окна. Неужели слуги действительно разошлись по своим комнатам? Но они наверняка догадывались, что происходит, даже если ушли. Ведь ее не было два года. Их хозяин должен был взять то, что ему полагалось по закону.
Она была рада, что он молчал. Да и что он мог сказать? Однако к тому моменту, как они подошли к дверям ее комнаты, она начала злиться, потому что шок стал проходить.
Наклонившись, он поцеловал ее в щеку, и она не отстранилась.
— Я считаю, что сегодня ночью вы были не слишком честны, — сказала она, чтобы он не подумал, будто она не понимает, что произошло и почему.
— В этом виноват жемчуг. Он выглядел так соблазнительно на твоей белой коже, Верити, что я потерял голову.
Он снова ее поцеловал, и они разошлись по своим комнатам.
Значит, виноват жемчуг. Какая чушь.
Хоксуэлл проспал почти до полудня и проснулся в отличном расположении духа. Он приказал приготовить ему ванну и лежал в воде, пока она не остыла, потом оделся и спустился вниз. За завтраком он выслушал от дворецкого все деревенские новости, одновременно размышляя о том, что скажет Верити, когда увидит ее.