Сваха заплела и уложила невесте косы, покрыла ей голову фатой и надела убрусец-начальник, жемчугами низанный. Марья Ярославна даже похорошела от этого, хотя ломливость нрава и за фатой не спрячешь. Василий с ней разу ещё взглядом впрямую не встретился, даже на обручении. Не хотелось. Только искоса. Мельком. Иногда.
Поднесли в мисе золотой осыпало и караваи свадебные на носилках, алым бархатом обитых. Женихов каравай покрыт бархатом золотным, турецким, а невестин-атласом, с нашитыми поверху пенязями[68], по двадцать семь штук. Сами бляшки серебряные, с одной стороны золочёные, а с другой-бело и гладко. Да ещё на каждый каравай положено по четыре пары соболей. Сваха стала горстями бросать хмель на жениха с невестой, обмахивая их снизкой соболей. В это время палата озарилась блеском свечей в широких чеканенных обручах с золочёными краями. Посажёный отец, главный распорядитель на свадьбе, повёл Василия под руку. За ними двинулась невеста со свахой. Василий внимательно окинул лица гостей и поезжан. Без улыбок. Все выражали радостное умиление.
Свадебный поезд ждал с Красного крыльца. Жениху конюший подвёл рослого узкогрудого жеребца, копыта стаканчиками.
Дорогой конь, азиатский — подарок ордынского хана к свадьбе. Невеста со свахами и женой Патрикиевича поместилась в устланные коврами сани. Дуги упряжных были окрашены лентами и лисьими хвостами. Утро выдалось звонкое от морозца и солнечное, с редким сверкучим снежком. Сияли купола и кресты, снег искрился на лисьих шубах мужчин и женских коротких шубках, беличьих с большими собольими воротниками. Разноцветье платков шёлковых, скрип снега, усеянные народом стены кремлёвские. А девиц-то!.. Головы их даже в сильные морозы оставались открытыми совершенно — одна понизь жемчужная с бахромками или сетка бисерная на волосах. Так и кататься ездили. От ветра зимнего не недужили — только пуще румянели. Солома свежая натерянная ярко золотела на снегу. Воробьи носились большой роднёй. Галки сегодня присмирели, боялись. Суетились свечники, фонарщики, каравайники — младые дети боярские, чья обязанность нести за поездом свечи огромные, женихову и невестину, фонари на носилках и караваи, загодя боярынями испечённые. Чем больше поезжан, тем больше свадебного блеску. Толчея была у Красного крыльца превеликая.
Тут-то наконец и удалось невесте ткнуть Василия взглядом впрямую. Глазки черненьки, утоплены, лицо зарозовело на морозе, от улыбки пошло ямками, брони мазнуты косо, вразлёт. Фатою укрылась, будто бы от ветру, а один глазок оставила, лукавый глазок, игровой. Что-то дрогнуло внутри Василия от этакого взгляда, незнакомое, жгучее, почувствовал, что плоть его отвердела. «Слюбятся, — решила Софья Витовтовна, наблюдающая всё это время за ними. — Девка спеленька. Сок из неё скоро так и брызнет».
Наконец-то все уставились по местам. Князь Патрикиевич поднял руку — ждавшие знака на колокольнях звонари враз грянули трезвон. Свадьба тронулась к Успенскому собору.
Паперть заранее была выстлана камкой червчатой и жёлтой — шёлком китайским с разводами. Сперва внесли свечи и караваи. Потом вошли посажёный отец и дружки, потом уж жених, после него невеста. Василий встал по правую сторону у митрополичьего места, свечники рядом, а невесту свахи постановили слева. Тут же у крылоса[69] поклали караваи на особую скамью под золотным кызылбашским ковром. На княжеском жениховом месте — подножье из ярко-малиновой камки, а поверх неё двадцать соболей, и у невесты под ногами двадцать.
— Благословен Бог наш ныне и присно, и во веки веков! — раздался в голубом дыму алтаря звонко-прохладный возглас.
Обедня началась.
Званые гости собрались на литургию заблаговременно. Когда вошёл в собор великий князь, протоиерей собора осенил его крестом:
— Благословен грядый во имя Господне, — и покропил святою водой.
Василий приложился ко кресту, знаменовал себя крёстным знамением, поклонился алтарю, народу — сначала мужчинам, стоявшим в левом нефе, потом женщинам, среди которых сразу выделил по белоснежному одеянию свою невесту.
— Исполлаета деспота! — громоподобно грянул диакон: это появился на амвоне владыка Иона.
Вели обедню долго, по полному чину.
Впервые на богослужении Василий был рассеян, молился без внимания. Пронзил его сладким обещанием чёрненький глазок Марьи Ярославны. Даже удивительно, почему во время обручения осенью здесь же, в этом соборе, казалась она ему чуждой и нежеланной. Сейчас радостное нетерпение поднималось в нём. Вспомнилось, как деловито и кротко произнёс владыка Иона, выйдя к ним через царские врата:
— Обручается раб Божий Василий рабе Божией Марии, — сотворил крёстное знамение над головой жениха и надел золотое кольцо на четвёртый, безымянный палец его.
Потом серебряное кольцо — на безымянный палец невесты:
— Обручается раба Божия Мария рабу Божию Василию…
В золоте женихова кольца — блеск солнца, ему должен уподобиться муж в союзе брачном. Жена же- подобие луны с серебряным отражением света солнечного.
Как нет конца у колец, так непрерывен и вечен, должен быть союз двух сердец, как непрерывна и вечна благодать Духа Святого.
Три раза повелел владыка обменяться кольцами. У Василия оказалось кольцо серебряное, а золотое досталось Марье — женской слабости её должен передаться мужественный дух… Тогда Василий хмурился, а сейчас, вздымая руку для крёстного знамения, смотрел украдкой на уже чуть потускневшее серебро и повторял про себя, радуясь собственному великодушию: пусть будет у Марьюшки вместе с женской слабостью и моя мужская крепость, пусть оставит нам Господь грехи и дарует жизнь вечную и спасение. Так хотелось в то же время перехватить ещё разок заговорщицкий, объединяющий совместной тайной взгляд невесты! Где она там?…
— Ныне силы небесные с нами невидимо служат!
Как хорошо, духоподъемно! Но скорее бы кончилось…
Где она там? Василий повернул голову. Марья сразу же ответила ему робко, ласково. Блики свечей играли на её лице, оно стало каким-то новым, будто не её. Ровно зоревым ветерком опахнуло. Бывает такой ветерок, когда сядишь на рассвете с удицей на озере. Тихо-тихо, ничто не колыхнётся, но только взглянуло на мир краешком солнце, встрепенулся тростник, вспугнув задремавшую камышовку, и тёплый ток воздушный одаривает тебя своим тихим прикосновением. Пусть всегда будет так. «Пусть только это и будет, — быстро, горячо попросил Василий, — пусть забуду я смех серебряный, в орешнике пропада…»
Кто-то осторожно дотронулся до его руки:
— Пожалуйте ко святому причастию, великий князь.
Литургия завершилась. После причащения Святых Божественных Тайн — венчание.
Следом за владыкой с кадильницей, держа зажжённые свечи, торжественно выступили они на середину храма.
Хор встретил их пением псалма, прославляющего благословенное Богом супружество. Они встали на белый плат перед аналоем, где лежали крест, Евангелие и венцы.
— Имеешь ли ты желание искреннее и намерение твёрдое быть мужем Марии, которую видишь здесь перед собою?
— Имею, святый отче.
— Не связан ли обещанием другой невесте?
— Нет, не связан.
Дальнейшее он слышал, как сквозь воду, глухо; что Марья Ярославна говорила, да, она согласна, нет, она не связана. А вот он, великий князь Василий, перед святым Евангелием и крестом солгал. Это ужаснуло его и отравило расцветавшую в нём радость.
Началось венчание литургическим возгласом: «Благословенно царство», — утверждающим сопричастность брачующихся Царству Божию. После прошения о благе душевном и телесном для жениха и невесты, после молитв Создателю о родителях их, здравствующих и почивших, о единомыслии, долгоденствии, целомудрии, взаимной любови и мире, чадородии, о благах земных и венце неувядаемом на небесах наступило самое главное.