«Да, я хотел подвига иночества и молчальничества, — обращался он к Спасу. — Знаю, что вожделенным делом безмолвия должно быть ожидание смерти непрестанное. Кто без сего помышления вступит в безмолвие, тот не может понести того, что должно терпеть и нести. Но ожидание всечасное смерти непосильно мне, — признавался князь, — хотя был я не раз в близкой опасности от неё». Он понимал, что подвиг безмолвия, безпопечительного о делах мирских, невозможен. А сейчас особенно не возможен. Антоний прав. Но тяготение душевное ещё дотлевало, сама память о нём причиняла тайную, сладкую боль сердцу.
Он понимал, что судьба его другая. Он на дорогу свою вступил, с неё не своротить. Только тяжёлая беда или смерть свернёт его с уготованной дороги. Да, он знал, о чём сказал Антоний — о спасении Руси православной от соблазна латинского. Но как решиться? Где взять силы для этого?
Так провёл он дни своего уединения. В стоянии без сна, без пищи, без вкушения воды и без мысли — совсем без мысли, в полноте внимания воле Божией, по которой в сердце вложено будет единственное решение, необсуждаемое, непреложное, не подвергаемое сомнению человеческому. «Пусть будет воля Твоя, а не моя, — твердил Василий, — милостив буди ко мне, грешному, и к земле Русской, назначь ей путь праведен, Тобой предначертан!»
Всё он отринул сейчас: заботы, жалость, любовь к ближним, попечения княжеские, суеты помыслов, прогнал сомнения — и стоял пред Богом в невинной скудости души, просящей вразумления.
Сначала он ещё чувствовал, но потом перестал, как коченеют ноги от холода и коленопреклонения, как ломота грызёт плечи и спину, как пересохший рот шелестит шершавым языком: милостив буди ко мне, прости и наставь, яви волю Свою, благослови и вразуми! Безмолвным этим криком, неистовым взысканием стремился он приблизиться к великой тайне богообщения, которую искали многие, некоторые были испытаны ею, но никто не сумел передать и поведать то что было при этом пережито, ибо неизреченна, несказанна, языками невыразима она.
Он не думал о последствиях в течение будущих времён. Он только знал, как должно поступить сейчас.
На утро четвёртого дня не на шутку встревоженный Фёдор Басенок заколотил в дверь кулаком:
— Да ты жив ли, великий князь? Дверь распахнулась.
Что угодно ожидал Басенок, только не этого. Великий князь стоял перед ним всклокоченный и весёлый.
— Друг не испытанный — что орех не расколотый. — И шутливо дёрнул постельничего за бороду. — Тревожишься обо мне? Иль надеялся, что помер я? Всё равно тебе в завещании ничего не откажу!
— Эх, Василий Васильевич! — Счастливый Басенок припал к княжескому плечу. — Давай скорее распоряжения какие-нибудь!
— Распоряжение первое: кардинала Исидора заточить!
— Тако исполнено будет! — изо всей мочи гаркнул Басенок. — В железа прикажешь взять?
Великий князь поерошил клокастую молодую бороду, сказал негромко:
— _ Да нет, поместить папского легата на житье за сторожами.
— Слушаю, государь! — побледнев, но твёрдо ответил Басенок.
В среду на Крестопреклонной неделе стражники взяли Исидора под домовой арест в Чудовом монастыре Кремля. Всех чернецов его развели по разным местам — кого на поварню или пекарню, кого на заготовку дров или на лов рыбы. При Исидоре оставили лишь одного его слугу по имени Логофет.
Ещё на исходе третьего дня стали вдруг передавать сначала шёпотом, потайно, потом все смелее и обнадежаннее, что будто бы великий князь сказал митрополиту в лицо: борода у тебя, владыка, апостольская, а усы-то, кажись, сатанинские. Конечно, с ветру были схвачены желанные слова, но только приободрились сразу и миряне, и священники. А скоро и на самом деле прорвалось трёхдневное оцепенение. На папертях, на улицах и торжищах стали слышны запальчивые речи:
— Яко новый Иуда, стал зломудренный митрополит Исидор отметником святой православной веры, приняв на злопагубном Флорентийском Соборе латинскую веру.
— Истинно: к римскому папе прилепился.
— Да, повеления пагубного папы римского творит, богомерзкое учение проповедует в людях православных.
— Хочет православных христиан ко отцу своему, ко диаволу в бездну адову направить.
— Принял латинский крыж, а истинный и Животворящий Крест Господен о трёх составах, об осьми концах отверзнуть возжелал.
— И литургию богоотменную служил.
— Не дадим погибнуть вере православной.
— Обороним святоотеческую церковь нашу православную.
— Он хочет нас ввергнуть в яму смрадную еретичества!.. Спасём свои души, иначе навек погибнем!