V МОСКВА-СИРОТА
В десятом часу вечера к московским рогаткам со стороны Рязанской дороги подъехала большая толпа всадников. Несмотря на позднее время, ночным гостям пришлось ожидать недолго, и через несколько минут они уже двигались по улицам Москвы.
Москва давно уже крепко спала.
Москвичи не подозревали, какая опасность грозят их любимому великому князю…
Не то бы было, если бы кто из жителей увидал отряд: загудел бы мигом набат на одной колокольне, потом на другой, и несдобровать бы тогда Васильевым недругам…
Но, на беду, никому и в голову не приходило выглянуть на улицу.
Всюду было тихо и безлюдно.
Отряд добрался до Константиновских ворот.
Воин, продолжавший служить проводником, слез с лошади и рукоятью плети несколько раз ударил в ворота.
Сейчас же — видно, всё уже было готово к приёму ночных гостей — в воротах открылось маленькое, потайное оконце, мелькнул свет фонаря, и чей-то голос спросил:
— Что за люди?
— Государь и великий князь к себе жалует, — вполголоса ответил Волк.
Послышалось осторожное позвякивание цепей: тяжёлые, дубовые половинки, обитые железом, распахнулись, и всадники стали осторожно въезжать на кремлёвский двор…
Шемяка, ехавший впереди вместе с князем Иваном, снял в воротах свою шапку и перекрестился; перекрестился и князь Иван…
— Помни, брат, что ты мне обещал, — проговорил глухим, встревоженным голосом Можайский, — пальцем не тронуть Василия и его семьи…
— Помню, помню, волоса не упадёт с их голов, брат Иван! — изменившимся от волнения голосом ответил Дмитрий…
Подъехали шагом к золочёной решётке, окружавшей царский двор.
Ждали их, видно, и здесь: Волк тихо произнёс несколько слов — и ворота решётки словно сами собой отворились…
Никто и не подумал слезть с коня, въезжая во двор: ещё при въезде в Москву челяди было объявлено, что Василий больше-де не государь московский; что продал он, дескать, русскую землю татарам; что за такое лихое дело надо его с места согнать, а на его место сядет, мол, Дмитрий Юрьевич…
Потому никто и не подумал оказать уважения великокняжескому двору…
Дмитрий вполголоса распорядился, чтобы челядь окружила все постройки и никого не выпускала…
У Красного крыльца он вместе с Можайским слез с лошадей и осторожно поднялся на рундук; следом за князьями шло человек пятнадцать боярских детей с Волком во главе…
Вход в сени был заперт.
— Стучи, Волк! — приказал Шемяка.
Волк и нагайкой, и кулаком забарабанил в дверь. Глухо и тревожно раздались эти удары в ночной тишине; на заднем дворе залаяла одна собака, за ней другая…
Волк, не стесняясь, продолжал стучать…
Сквозь разноцветные слюдяные окна с решётками мелькнул слабый огонь; за дверьми послышались шаги и испуганные голоса людей…
Не татарва ли опять тайком пробралась в Москву? Но нет, в окна не видно зарева, не слышно также и набата…
Что же могло случиться? Кто осмелился так нагло ворваться на великокняжеский двор и безобразно дерзко стучаться в царские хоромы?…
Дворецкий Лука, бледный и испуганный, стоял с ключами в сенях и не знал, что ему делать. Десятка два челядинцев и жильцов, тоже все бледные и перепуганные, перешёптывались друг с другом, боязливо поглядывая на двери…
— Беги-ка, Василий, — дрожащим голосом обратился Лука Петрович к одному из жильцов, — да постучись к матушке-царице: пусть её милость одевается скорее — добра-то не ждать уж тут… А ты, Степан, — обернулся дворецкий к другому, — снеси фонарей в тайник про случай…
Стук в двери не прекращался, а даже усилился: теперь стучало как будто несколько человек…
Дворецкий перекрестился и открыл маленькое дверное оконце.
— Кто тут?! — прерывающимся от страха голосом спросил старик.
В решётке оконца мелькнуло бородатое лицо Волка.
— Отворяй, Лука! — грубо крикнул он. — Государь и великий князь в свои хоромы жалует!..
Поражённый дворецкий отшатнулся от двери. Выскользнувший из рук фонарь со звоном упал на пол…
— Что же это, Господи? С нами крестная сила! — не связно проговорил, озираясь на толпу слуг.
Челядинцы тоже все помертвели от ужаса…
— Отворяй, что ли, чёрт старый! А то двери разобьём! — раздался снова с крыльца угрожающий голос Волка.
Один из великокняжеских челядинцев, статный парень из боярских детей, смело подошёл к двери. Он был бледен, но, по-видимому, менее других поддавался страху.
— Кто тут говорит, что государь и великий князь к себе жалует? — твёрдо и громко переспросил он. — Государь и великий князь московский, Василий Васильевич, на отъезде ноне… Что вы за люди такие? — закончил он сурово. — Уходите, пока целы!.. Вернётся государь — не пожалует вас за такие шутки…