Юрий Патрикиевич, стараясь скрыть беспокойство, спросил ровным голосом, как о сущей безделице:
— И что же, разрешил тебе великий князь не ехать?
— Разрешил, а тебе велел передать, чтобы ты собирался как всегда.
— Как всегда? Что же ты молчал? — выдал свою радость старый вельможа, хотя счёл нужным и насупиться для пущей важности:- Костолом у меня в ступне, не хотелось со своей немочью выставляться, но раз нужен я, князь велел, как ослушаться?
По заведённому обычаю, дозволено было Юрию Патрикиевичу входить к великому князю в думную палату без челобитья. Василий Васильевич не нахмурился при виде воеводы, но и внимания никакого не выказал, продолжал говорить с сокольничьим Константином Беззубцевым, решали, каких кречетов и соколов на ловитву взять, в какие места, прежде всего податься, где устроить привал.
— Для трапезы не отыскать лучше места, чем Васильев стан в Куньей волости, — решил вступить в беседу Юрий атрикиевич.
Василий Васильевич повернулся к нему, смотрел неузнавающе. Неужели это бравый князь литовский, которому доверено было предводительствовать всеми московскими полками? Не полководец, а беспомощный старичок сухонький, согнутый, темноликий. Что только мать в нём нашла?… И какой из него посол!
А Юрий Патрикиевич смотрел заискивающе, угодливо, было в его взгляде что-то глубоко болезненное, так что впору и пожалеть его. Василий Васильевич сказал:
— Очень правильно. Там речка перевёрт делает извилистый, на макушке веретьё[89] хорошее, сухое, и лес, и болото рядом. Только дождя бы не было! Как думаешь, не будет дождя?
Юрий Патрикиевич приободрился. — Нет, государь, не будет, — рад был, что может уверенно судить о сём важном обстоятельстве. — Не будет, потому как сова кричала всю ночь, а ворона днём тихо каркала. Это к бездождью. — Да?… Эх, люблю молодца и в татарине, и в литвине тем паче.
Сомнительная похвала не только не обидела Юрия Патрикиевича, но ещё больше обнадёжила. Он одёрнул полы кафтана, расправил плечи, выпятил грудь, так что борода поднялась серебряным подносом. Василий Васильевич глазам своим не поверил: какой же это старый старик!.. Как могло мне такое примерещиться?…
4Затемно отправились в места охоты слуги с возами всяческой снеди. Отдельно и втае умчались верхами сокольничий с подсокольничьями и поддатни — им надобно найти дичь и в нужный момент голосами и ударами бичей поддать, выпугнуть выводки тетеревов из чащи или уток с гусями из камышей.
Сами охотники выехали из Кремля пополудни, благоговейно отстояв литургию и разговевшись в монастырской трапезной у епископа Ионы.
Василий Васильевич восседал, по обыкновению, на своём любимом белом княж-коне, выращенном в особо благоприятных условиях специально для великого князя. Рядом с ним, но на шею сзади шла караковая кобыла под седлом Шемяки. Юрий Патрикиевич почтительно держался позади великого князя, но старался сильно не отставать, чтобы слышать, о чём говорят двоюродники и иметь возможность вовремя включиться в разговор. Впереди плотной группой держались верхоконные иноземные посланники, почитавшие за честь присутствовать на великокняжеской потехе. Со спины трудно было рас познатьвсадников, если бы не пестрота их головных уборов. Шлем прямой стопкой, абы ушат, с отогнутым верхом — литовский посол. В расширяющейся кверху шляпе без отворотов — венгр. На ордынце шляпа с высокой загнутой назад тулейкой и с полями, которые выступают, как два острых клина. Тут же русские бояре в островерхих шапках, иные простоволосые, постриженные в кружок. А один охотник — с длинной косой.
— Кто это? — не узнал Василий Васильевич.
Шемяка пожал плечами. Юрий Патрикиевич подал своего рыжего, пояснил:
— Новгородский посол. У них так принято волосы заплетать.
— Как бабы?
— Нет, у баб две косы.
Василий Васильевич усмехнулся, но не над тем, что услышал, а мыслям своим, которые немедля и высказал:
— Знаю, князь, что новгородские обычаи ведомы тебе, как всякому литвину, зарящемуся на наши земли.
Нет, не быть тебе послом.
Шемяка сделал вид, что у него что-то не ладится со сбруей, придержал лошадь.
— Ну, какой я литвин? Такой же, как ты… Не за это ведь, государь, попал я в твою немилость. А за что? — отважился на прямой вопрос Юрий Патрикиевич. — Грязным наветам поверил нешто?
Василий Васильевич потянул поводья, жеребец норовисто вздёрнул голову, вознамерился взвиться на дыбки, но всадник умело осадил его, так что оказался лицом к лицу с Юрием Патрикиевичем.