— Не подобает нам, монахиням, носить украшения. Но снять его не можно. В палец врос. Давно надет был.
— Подарок, поди, чей?
— Подарок. В детстве ещё.
— Кто надел его тебе, скажи?
— А что?
— Велю, скажи.
— Не краденый же он! Зачем дознаешься?
— Фотиния! — грозно сказал Василий Васильевич. — Я не шутки шучу!
— Отец твой, Василий Дмитриевич.
— Отец? Вы детьми знались с ним?
— То было в жизни совсем иной.
Вот отчего гнев-то матушкин прорвался, вспомнил Василий.
— Тебя в миру звали Янга? — решился он.
Монахиня, помедлив, трудно сглотнула, сказала еле слышно:
— Янга давно умерла во мне.
Испытующая улыбка появилась на лице князя.
— Там на севере иночествует в обители Настя Всеволожская. Мыслишь, станет она о тебе рассказывать сыновьям твоим?
Василий опустил голову.
Она сжалилась над ним, стала говорить о другом:
— По малости своей будут понимать будущие люди духовные подвиги прежних времён, сообразно с малыми своими знаниями, мелкостью сердца и затмевающими душу страстными помышлениями.
— То беда иль вина их будет? — спросил князь.
— Беда вину не искупает. — Темны были её последние слова.
«Как не искупает? Страдания все грехи изглаживают», — хотел возразить Василий, но не стал.
— Прощай, матушка Фотиния.
— Благослави тебя Бог.
Дверь кельи затворилась за ним с глухим стуком.
3Возвращение Ионы ждали к Светлому Воскресению, но он появился в Москве лишь во вторник на Светлой неделе, 2 апреля 1437 года.
На рассвете этого дня примчался в Кремль верхоконный гонец с сообщением, что митрополит всея Руси, двигаясь по Смоленской дороге, сделал последнюю остановку в Савино-Сторожевском монастыре и вот-вот пожалует.
Пасхальные литургии шли каждодневно во всех храмах, но когда от одного прихожанина к другому стали передаваться известия об ожидаемом прибытии митрополита, православный люд из самых отдалённых приходов потянулся в Кремль, чтобы если уж не благословение святителя получить, так хоть лицезреть его. Не пробиться было в Успенском, Благовещенском, Спасском, Рождественском храмах, в монастырских малых церквах и часовнях, а богомольцы всё шли и шли, заполнив всю Соборную площадь.
Фёдор Басенок выглянул через окно своей боярской палаты и заспешил в крестовую, семейную церковь великого князя с сообщением:
— Народу в Кремле — что пшённой каши в котле. Николи столь большого множества не видывал я!
Василий Васильевич поднялся в повалушу, распахнул створки окна. Верно, не собиралось никогда ещё такого многолюдья — нарядно, по-праздничному одетые старые и юные, мужи и жёны, отроковицы и млеко сосущие младенцы на руках матерей своих, юродивые и нищие, княжеские дружинники, конные и пешие, монахи, ремесленный люд, крестьяне. И вся эта масса трепетала, колыхалась под напором новых людских потоков, шедших со стороны трёх распахнутых ворот Кремля — Фроловских, Боровицких, Никольских. Красное крыльцо великокняжеского дворца было оцеплено дружинниками, а к митрополичьим палатам подхода уже не было.
— Пожалуй, владыка и не сможет попасть в свои покои? — растерянно вопрошал Василий Васильевич. — И как эту… кашу вычерпать?
Юшка Драница, известный своей храбростью и решительностью нижегородский воевода, предложил оттеснить народ силой:
— Неужто вооружённые витязи твои не сладят?
Драницу поддержал Иван Старков, который был наместником в Коломне и приставом при Шемяке, а теперь стал большим боярином:
— Дозволь мне, государь, это возглавить? Хоть и к другому делу я сейчас приставлен, но любой боярин должен по твоему слову в бой идти.
— Если с боем, так увечья могут статься? — поопа-силась Софья Витовтовна.
И Марья Ярославна, вторая великая княгиня, подала свой голос:
— Да ещё и в праздник такой, да ещё в приезд владыки!
— В таком деле не без этого, — преспокойно отпове-дал Старков. — А лучше, если владыку сомнут?
Великий князь раздумывал. Конечно, бояре эти рьяные вояки — что Юшка, литовский выходец, что Старков, в ком не перебродила ещё степняцкая кровь. Дать им княжескую дружину — враз очистят площадь. Но Пасха — не просто праздник, Пасха — праздник праздников. Да и приезд, наконец, владыки — тоже праздник для Русской Церкви, которая по смерти Фотия шесть лет бедствовала без главы.
И уже казалось, что никто из боярского многодумного совета не может ничего стоящего присоветовать, как сказал своё слово Василий Фёдорович Кутузов. Потомок верного слуги Александра Невского, он и сам не раз уж показал себя истинным болярином, болеющим за великого князя и его державу.