Василий Васильевич занимал со своей свитой две богатые юрты и самом центре стойбища. Ожидал Юрий Дмитриевич, что будет Василий теперь ласков я покоен, пожалуй, еще, по праву победителя, проявит великодушие, но тот принял его недружелюбно, с порога огрел вопросом:
– Зачем пожаловал? Ты торжественно клялся быть моим младшим братом, крест целовал, а сам?
– Ты силой меня принудил, – только и нашел, что ответить сломленный неудачей Юрий Дмитриевич.
Из глубины юрты, не поднявшись с ковра, боярин Всеволожский бросил насмешливо:
– Можно принудить силой коня пойти на водопой, но принудить силой воду пить нельзя.
– Возможно, ли насильно крест целовать? – обернулся Василий к своему походному попу Феоктисту,
Поп, конечно, в одну дуду с князем своим:
– Мал крест, да сила его велика. Если целовал его подневольно, способен ли ты на поступки чистосердечные?
Тоже молоденький попишка, бороденка жидкая вразлет, зенки угодливые. Раздавить такого, как таракана запечного! С кем так разговаривают, щенки! Поуча-ают!… Но не стая препираться Юрий Дмитриевич, только спросил устало:
– Когда в обратный путь?
– Когда хан приедет и дело с ярлыком окончательно решит.
Всеволожский на своем месте недовольно завозился: поспешил Василий с ответом. Но поздно. Слово не воробей- вылетело!
Юрию Дмитриевичу сначала показалось, что он ослышался. Решит? Сердце у него вспрыгнуло. Значит, не решено еще? Только обнадежили Василия? Может, не все ещё потеряно? Теперь он приступил к делу обстоятельнее, без суеты.
Велел боярину своему вечером отвезти Айдару сундук, наполненный рухлядью – лисьими, беличьими и соболиными шкурками. Айдар подношение оценил, велел утром предстать пред светлыми очами его.
Ночевал Юрий Дмитриевич со своими людьми опять прямо в степи в привезенных с собой рогожных скиниях [51]. Наутро шел к Айдару приободренный. Однако стражник у входа в юрту велел обождать:
– У него другой русский.
– Кто такой? – обеспокоился Юрий Дмитриевич.
Но стражник то ли сам не знал, то ли отвечать ему было запрещено. Глядел, молча мимо глазами-щелками. Вскоре откинулся полог и вышел из юрты боярин Всеволожский.
Юрий Дмитриевич заподозрил неладное, и предчувствие не обмануло его.
Поначалу, правда, ничто не настораживало. Айдар велел виночерпию налить в серебряные чаши кумысу, подав одну из них гостю, спросил с прищуром:
– Черное молоко пьешь?
Юрий Дмитриевич с благодарностью взял чашу обеими руками, пил кислое, с признаками винного брожения кобылье молоко и радовался про себя: – это добрый знак, знак дружбы.
– Карош кумыз! – коверкая слова на татарский лад, сказал Юрий Дмитриевич, полагая, что так будет понятнее и приятнее Айдару.
Но тот пропустил мимо слуха простенькую лесть:
– Что это, канязь тарагой, у вас, русских, земля то зеленый, то черный такой, что ни коню, ни барану ущипнуть нечего?
Дурака валяет или в самом деле дурак?
– У нас не вся земля под пастбищами, много распашной. Поля мы засеваем сначала рожью, потом овсом или гречей, а на третий год отдыхает нива.
– Ага,- сказал Айдар, думая о чем-то другом.
– А скажи, в Литве тоже отдыхает?
– И в Литве. А что?
– Так, как у вас?
– Также.
– Ага. Верна. Как тебе не знать, ты ведь побратим Свидригайлы [52], который вместо Витовта теперь, да?
Юрию Дмитриевичу все стало ясно. Лиса Всеволожский не зря нырял сюда утром. Весной Айдар воевал литовскую землю: пришел под Мценск, простоял три неделя, города не взял, а затем был разбит Свидригайлом. Да, считался Свидригайло свояком Юрию Дмитриевичу: оба были женаты на дочерях смоленского князя. Однако после того как Витовт заключил жену Свидригайло в темницу, тот женился вторым браком на дочери тверского князя. Какое уж теперь свойство?
– Мы были побратимы, но теперь нет.- Юрий Дмитриевич сам себя презирал за то, что перешел на унизительный тон оправдания. Но слова его в одно ухо татарину вошли, в другое вышли. Он свое ладил:
– Когда жены- сестры, это у нас большое родство.- И вдруг закончил разговор: – Даруга русский царь Василий шибка надоел мне своими подарками, я бы от себя ему что-нибудь подарил, лишь бы отвязаться. Но ярлык не у меня. Вот приедет Улу-Махмет. Жди.