Они лежали на сухом степном взлобке, как родные, я говорили вполголоса в полном согласии и понимании. Хорошо было, надежно рядом с таким боярином.
«Иван Дмитрич, прости меня, что не женюсь на Насте»,- мысленно попросил Василий с царского места. Если бы можно было сказать это сейчас вслух! Непроглядно и чуждо отвечали ему глаза Всеволожского из тесноты у амвона.
Лицо Насти то наплывало, будто наносимое волной, то делалось неразличимым среди других. Сжатые почернелые губы, резкие тени на щеках, запавшие подглазья и венчающий лоб кокошник, усыпанный играющими в блеске свечей цветными каменьями. «Уголек в огне»,- неслышно прошептал Василий.
Хор грянул «Многая лета».
Великое княжение Василия Второго началось.
Никто не замечал в дальнем углу храма тоскливых глаз смиренного инока Антония.
6Соделали дело великое. Теперь впереди свадьба. Софья Витовтовна чувствовала себя довольной и умиротворенной. Был один из редких в ее жизни дней, когда она отдыхала, отодвинув все заботы. Главное, сын – на престоле. Теперь – женить. Ну, это занятие приятное, хотя и хлопотное.
Сегодня привиделся ей сон. Давно перестала сниться Литва. А тут будто стоит она на стене замка в Троках с мужем, детьми еще. Обрадовалась. Но лица Васиного никак не разглядеть, только чует руку свою в его ладони мальчишеской, шершавой. И все хочется ей объяснить русскому княжичу, как Литва прекрасна. А он говорит: «На Руси будешь жить со мной». Хорошо. И страшно. Ветер такой на стене с озер… Как давно их не видела… И русской княгиней хочется стать, соправительницей страны могучей, богатой, неспокойной. Честь большая. Не век же в Трокае сидеть. И княжич пленный нравится. Софья рада. Но дрожь от холодного ветра сотрясает ее. А княжич берет лицо ее руками жесткими и в губы целует. Потом отворотился, и уж не смеют они взглянуть друг на друга. А у него волосы от ветра дыбом… Родной мальчик среди каменных зубцов Трок…
Софья даже чуть всплакнула. Такой славный сон. Должно быть, доволен Василий, что сын их единственный посажон. Она волю мужа исполнила.
Тут-то и вошел к ней смело, бровь бархатную выгнувши, Иван Дмитриевич Всеволожский. Ни обиды, ни замешательства никакого не выказывая. С улыбкой. – И не благодари, матушка, не благодари.
А она и не собиралась. Софья вспыхнула от неловкости.
– Чего тебе? Переговорено все вроде?
– Пришел порадоваться с тобой вместе. Аль мы друг друга забывать стали?
– Я сегодня мужа видела,- сухо сообщила Софья.
– Муж дело хорошее, – согласился Иван Дмитриевич.- Когда он есть. Теперь, слышь, и внуков собралась завести?
– Будут и внуки, невелика хитрость,- с неудовольствием подтвердила Софья Витовтовна. Так ли уж ты умен, Иван Дмитрич, если плохо понимаешь желания княжеские? А желание сейчас такое – чтоб разговоры закончились и боле не возобновлялись.
– Серпуховскую берешь? – ласково поинтересовался Иван Дмитриевич.
– Ее.- Софья Витовтовна нахмурилась. Отчет, что ли, ему давать? Знала, отчего сердится, и потому сердилась еще больше.- Не могу, Иван, сделать, чего ты хочешь.
– Вижу. А разве я прошу об чем? – Голос его звучал мягко, ровно.- Просто я тебя, княгинюшка, сничтожу.
Она не испугалась и не растерялась. Она удивилась. – Как это?
– Я сам молвь пущу про тебя скверную, похабную. Софья Витовтовна усмехнулась.
– Сам ты конь женонеистовый. Все знают.
– И в Свод занесут про тебя: «Не сыта бе блуда».
– А Вася им головы поотрывает, кто занесет,- кротко пообещала Софья Витовтовна.
– Голов вы поотрываете много,- согласился Всеволожский.- За этим дело не станет.
– А тебя, гляди, Бог накажет.
– Да за что же?
– За блуд. С честной вдовой. Ты меня к сласти склонял. Не по сердечной муке, а из помыслов честолюбивых.
Иван Дмитриевич даже оторопел от такого оборота, зубами скрипнул: ну, гадюга! Но не выдал себя, подавил гнев. Наоборот, сделал вид жалобный:
– Не серчай, княгиня, пошутил с обиды. Я уеду. Уговаривать, чай, не станете?
Ей это понравилось.
– Кто ж тебя, голубчик, удержит? Ты в своем праве. Не мила Москва, поезжай куда-нибудь еще. Другим теперь послужи.
– Кому я нужон? – с притворным сокрушением посетовал он.- С вами связан на всю жизнь. Все вам отдал. На покой теперь хочу.
– Да?
Взглянула подозрительно. Не верит. Сейчас я тебя додавлю, ужиха желтоглазая.
– Повиниться только хочу. На прощанье.
Софья Витовтовна переменилась в лице.