— Я так скучала, — прошептала она духу Царства мертвых.
Тяжелые шаги приближались, гремели по просторным долинам.
Персефона едва успела поднять голову, и большое жилистое тело врезалось в ее. Три головы лизали ее, лаяли и скулили от радости, что она вернулась.
Смеясь, она попыталась отодвинуть головы, ругая:
— Цербер! Цербер, хватит! Хватит!
Он сбил ее на песок, продолжая лизать ее лицо. К счастью, он не забыл ее. Персефона переживала, был ли в порядке еще один ее друг после того, что случилось с Кианой.
— Хватит, Цербер, — его низкий голос послал дрожь по ее телу.
Аид.
Конечно, он ждал ее, хоть она не была уверена. Она видела его лишь раз, и чем дальше она была от того мига на горе Олимп, тем больше думала, что ей все приснилось.
Персефона столкнула с себя пса и села, глядя на мужа огромными глазами.
— Здравствуй, — сказала она.
— Я смотрю, ты уже как дома, — ответил он с кривой улыбкой.
Так она себя и чувствовала. Она хотела быть только тут, и она видела много миров в своей жизни. Мир смертных не мог ее удовлетворить. Олимп казался фальшивым.
— Это дом, — ответила она.
Персефона облизнула губы, вдруг нервничая, что он не хотел ее тут. Ее не было полгода. Хоть они были женаты, долгий период времени менял мнения многих.
Аид смягчился и тихо сказал:
— Знаешь, как долго я ждал, чтобы услышать это?
Столько, сколько она ждала, чтобы сказать ему. Персефона вскочила с земли и бросилась в его объятия. Она прижалась губами к его губам, целуя его со всем накопленным пылом, со всем желанием, которое было в ее теле с мига, как она покинула это место.
Он был ее сердцем.
Он был ее душой.
И она хотела использовать с пользой каждый миг в его руках.
Аид прижал ее к груди, целовал ее, изливая в нее все тревоги. Она ощущала его колебание, когда он увидел ее, горькое и неприятное. Его страх, что она не захочет вернуться, проведя так много времени в мире людей. Сладкая радость, когда он понял, что она скучала по нему так же сильно, как он — по ней.
О, как она его любила. Он был частью нее, бился в ее сердце.
Персефона отодвинулась, чтобы глубоко вдохнуть.
— Я люблю тебя, — выпалила она.
Его глаза расширились, но смех загудел в груди.
— Я знаю. Ты говорила мне перед тем, как уйти, помнишь?
— Да. Но я сказала это не так, как хотела. Ты не должен был говорить это при всех, когда я уходила. Я должна была сказать тебе правильно.
Это все еще мучило ее — то, как это вышло. Она не хотела, чтобы он думал, что она сказала ему только из-за угрозы, что уйдет. Словно она хотела управлять им, даже когда ушла.
Но она хотела, чтобы он знал. Слова застряли в ее горле надолго, она ждала, пока кто-нибудь из них скажет это. Но она влюбилась в него в саду. В первый раз, как увидела его, как поняла, как он мог изменить ее. Если она допустит это.
Она погрузилась в его объятия, вспомнила, как сильно нуждалась в Аиде в своей жизни. Как ей не хватало части себя, пока она не оказалась перед ним, снова став целой.
Она прижалась лицом к его шее, вдохнула его сладкий запах.
— Я просто хотела снова это сказать, когда слышим только мы, чтобы ты знал, что слова — правда.
— Я знаю, что они — правда, — он обвил руками ее талию, притянув ее ближе. Его руки удерживали ее надежно, сильно, это успокаивало. — Я тоже тебя люблю. Сильнее, чем можно описать словами.
— Хорошо, — последний узел в ее душе развязался. — Иначе пришлось бы потратить много сил, уговаривая тебя в обратном.
Он рассмеялся.
— О, уговаривая меня?
— Да, думаю, ты со временем увидел бы, как полезна я в твоей жизни.
— Ах, — он подвинул ладонь, прижал к ее ребрам над сердцем. — Я не верю, что нужно было бы сильно уговаривать, милая. С первого момента, как я тебя увидел, я знал, что ты уже посеяла семена в моей груди. Я не мог выбросить тебя из головы. И все еще не могу.
— Даже спустя все это время, — она посмотрела на него, глаза были большими, показывали ее сердце.
Она больше всего боялась, что расстояние навредит им. Они оба знали, что это было не на один раз. Ее мать требовала, чтобы она была полгода дома, и проводить время с Аидом в мире смертных было почти невозможно. Он был нужен тут, а встречи на горе Олимп были не полноценным общением.
Аид поднял ладонь, убрал волосы за ее ухо. Он нежно скользнул по пряди волос, погладил завиток локона.
— Время — ничто, по сравнению с любовью к тебе. Тебя может не быть век, но огонь будет гореть в моей груди. Я восторгаюсь тобой, Персефона. Кора. Дочь Деметры и Зевса. Я бы не женился на тебе, если бы не думал, что любовь будет долгой.