Когда она вышвырнула меня, я почувствовала почти облегчение. Но это заставило меня быстро повзрослеть. Мне нужно было найти работу, чтобы не умереть с голоду. Я сохранила крышу над головой, полагаясь на доброту друзей и их родителей, которые позволили мне переночевать у них на диване ночь или две. Школьный уборщик иногда жалел меня и позволял мне оставаться на ночь в раздевалке для девочек. Но если бы я не ушла от тети Тилли, это был вопрос времени, когда один из тех подонков, с которыми она встречалась, загнал меня в угол и попытался принудить к тому, чего я никогда не хотела.
По крайней мере, я никогда не хотела этого, пока не встретила Рэнсома.
В ту минуту, когда мы встретились, я могла думать только о сексе. Но мои чувства быстро переросли в нечто более глубокое.
Я никогда не хотела влюбляться в него. Его сын, Итан, предложил мне переночевать, когда узнал, что я бездомная. Нам нравились одни и те же фильмы. Он также понимал, что такое неблагополучная семья, потому что его мама выбрала лучшую жизнь, а отец, хотя и спокойный, не всегда бывает дома. Итан казался крутым и интересным, поэтому, когда он попросил, я согласилась быть его девушкой. Но он всегда ощущался больше другом, чем парнем. Я никогда не знала, почему.
Затем он представил меня своему отцу.
Нам с Рэнсомом удалось держаться подальше друг от друга всего две короткие недели. А потом наступило то чудесное, ужасное утро…
Когда я вошла на кухню, то увидела похоть на его лице прежде, чем он успел ее скрыть. После ночи фантазий о нем, тщетных попыток достичь оргазма, увидев мрачное выражение, говорившее о том, что он хотел поработить меня руками и ртом, пока я умоляла его облегчить боль в моей киске, я завелась. Я больше не могла выносить этого желания. Я бросилась к нему и неумело прижалась губами к его губам. Я волновалась, что переступаю черту, но он просто поднял меня на стойку, раздвинул ноги, как будто тоже не мог ждать ни секунды, простонал мое имя и погрузился в мой рот, как будто он был в огне, и только я могла спасти его.
Затем неровным шагом вошел в кухню Итан.
Рэнсом вырвался от меня, и это разорвало мое сердце надвое. Когда он сказал, что мне нужно уехать, я подумала, что умру. Да, он позаботился о том, чтобы мне было где остановиться... но я не хотела, чтобы на мне лежали остатки его вины. Так что я получила аттестат зрелости и нашла работу. Работа здесь на шаг приближает меня к мечте – стать ветеринаром, и заодно оплачивает аренду.
Но Рэнсом поклялся, что вернется за мной в тот день, когда мне исполнится восемнадцать. Он обещал.
До моего дня рождения осталось всего три часа, и я не вижу, чтобы это произошло.
Это чертовски угнетает.
Я всегда представляла себе, что в тот день, когда стану совершеннолетней, у меня будет какая-нибудь вечеринка. Не большая, но, может, несколько близких друзей, воздушный шарик или кусок торта.
Единственная вечеринка, которую я сейчас устраиваю, – это вечеринка жалости к себе.
Черт возьми, я ненавижу это дерьмо. Я несу ответственность за свое собственное счастье, поэтому по дороге домой я заеду в круглосуточную закусочную, возьму кусок торта, спою себе праздничную песенку и начну остаток жизни без Рэнсома.
Это надежный план – пока я не слышу залпы выстрелов снаружи. В этом нет ничего необычного для этого района, особенно для этого полузаброшенного торгового центра. Мой босс, доктор Роббинс, продолжает говорить, что собирается съехать, так как недавно сюда въехали банды. Наркоторговцы тоже думают, что это отличное убежище. Я подозреваю, что в одном из пустующих магазинчиков может располагаться лаборатория по производству метамфетамина. Как правило, эти парни не беспокоят меня, а я не беспокою их. Но это… Много стрельбы, и мне страшно.
Звоню 911.
Пока я разговариваю с диспетчером, выстрелы продолжаются. Я подумываю о том, чтобы уйти. Даже моя убогая квартира, сдаваемая на неделю, была безопаснее. Но я не осмеливаюсь выбежать из здания под градом выстрелов.
– Мяу.
Одна из кошечек, которых стерилизовали на прошлой неделе, мяукает из клетки. У нее есть еда. У нее есть вода. Она плачет, потому что боится? Или потому, что хочет любви?
– Значит, нас двое, Шедоу.
Я открываю клетку и осторожно подбираю маленький черный меховой комочек.
Она прижимается ко мне, утыкается носом в шею и облизывает щеку. О, она одинока.
Как и я.
Ее владелица должна была забрать ее несколько дней назад, но так и не сделала этого, и не отвечал на наши звонки. Доктор Роббинс и я подозреваем, что сумасшедшая женщина, которая привезла ее, не вернется.
Я глажу головку Шедоу, и она смотрит на меня грустными зелеными глазами.
– Я знаю, что ты чувствуешь, крошка. Мы будем держаться вместе, хорошо?
Если ее хозяйка в ближайшее время не вернется, я найду какой-нибудь способ заплатить доктору за операцию и заберу эту крошку с собой домой. Мне бы не помешала компания – и друг. В моей квартире не разрешается держать домашних животных, но я могу протащить ее тайком. Только временно. Я копила деньги, чтобы переехать из этой дыры, которую я называла домом, вскоре после того, как покинула дом Рэнсома. Я буду искать новое жилье, которое примет Шедоу.
– Мы сделаем друг друга счастливыми, – обещаю я ей. – Женская солидарность и все такое.
Она снова мяукает и начинает мурлыкать. Я слышу ее громко и отчетливо, так как стрельба внезапно стихает.
По крайней мере, я получу немного покоя на свой день рождения. И у меня появился новый друг. Не все так плохо…
Но ты действительно надеялась на Рэнсома.
И я должна остановиться. Он не придет.
Внезапно Шедоу перестает мурлыкать. Я чувствую изменение в воздухе, сопровождаемое звуками, которые не должна слышать в это время ночи.
Нет. Это не могло быть открытием и закрытием задней двери, верно? Она была заперта…
Я ничего не смыслю в оружии, а доктор Роббинс в него «не верит». Мне это кажется наивным. По крайней мере, она держит здесь бейсбольную биту, на всякий случай.
– Сейчас вернусь.
Я сажаю Шедоу в клетку, открываю дверь операционной, затем крадусь по коридору с битой в руке. У меня в кармане есть телефон на случай, если мне понадобится позвонить в 911 по поводу незваного гостя.
Если он уже внутри, не будет ли слишком поздно?
Мое сердце колотится, когда я иду по коридору. Затем я слышу оглушительный грохот, как будто все припасы в кладовке, которые я организовывала весь день, упали на пол вместе с металлическими стеллажами.
Я прикусываю губу, чтобы сдержать вздох. Определенно незваный гость.
Дрожа, я достаю телефон и начинаю одной рукой набирать номер экстренных служб, сжимая биту другой. Прежде чем я успеваю нажать кнопку, чтобы завершить вызов, я слышу шлепок, как будто что-то – или кто-то – врезался в стену. Затем раздается отчетливый мужской стон боли. Он ранен. В него стреляли?
Я могу помочь.
Этот инстинкт может быть худшей ошибкой в моей жизни, но я выключаю и убираю телефон.
Прежде чем я успеваю ворваться внутрь, мужчина с другой стороны открывает дверь.
Я смотрю вниз на знакомое лицо, мое имя вырывается хрипом из твердого рта, помню, как он собственнически склонился над моим. Мое сердце останавливается.
– Рэнсом! О, боже… Что случилось? Я вызову «скорую».
Должно быть, он попал под выстрелы, которые я слышала снаружи. Взволнованная и ошеломленная, пытаюсь завершить разговор. Мои пальцы слишком сильно дрожат. Мне нужно дышать. Я не могу развалиться на части. Я нужна Рэнсому.