Сорта. Сам пресветлый Сорты подозревается во взятках!
Вытаращила глаза, перечитала.
Скользнула взглядом ниже: претёмного Сорты обвиняли в том же. Жалобы от горожан, головы Сорты и от пресветлого и претёмного друг на друга. Прелесть какая. Мне требуется лишь следить за следователем Вейлераном (улыбнулась во все зубы — так вот как моего тёмненького зовут), чтобы он не перекинул вину исключительно на светлых.
В общем, мне надо только бдеть.
Странно.
Эсин, конечно, прав, я должна ему доверять, но задание необычное: я не следователь, с методами тёмных знакома плохо, могу упустить что-то из виду. Или это лишь повод отослать меня из Самрана?
Или Эсин надеется, что я вскружу тёмному голову?
Если так, то почему прямо не сказал? Раньше он сразу говорил, если надо было кого-то из городского управления, столичных проверяющих или аристократов склонить к сотрудничеству.
«Я должна доверять Эсину», — повторила несколько раз. Подействовало.
Взяла лист со следующим заданием.
Передать амулеты в Пир — это просто. Надо в Сорте поспрашивать, не хочет кто-нибудь за умеренную плату отправить в Пир, Агору и Рузу письма и посылки (жаль, дома не успела).
Агору в задание Эсин наверняка включил, чтобы меня побаловать: люблю участвовать в ритуалах. А уж парой на торжество восхода солнца особенно: золотые с белым одежды, весь город на тебя смотрит, мужчины желают так, что воздух трещит… потом только выбирай самого симпатичного.
Закрыв глаза, сползла в горизонтальное положение и представила себя, выходящую на широкое крыльцо белого храма, идущую по улице, и восторженных людей, бросающих мне под ноги лепестки цветов, и полные вожделения взгляды, предвкушение чуда…
Лежала — и представляла, представляла. В разных ракурсах. В подробностях. И пир потом. И как мужчину буду выбирать…
Дверь с грохотом открылась.
Взбешённый тёмный в одних штанах и сапогах влетел в номер и хлопнул дверью, устроив обвал штукатурки. А взгляд такой, что я сжалась и захотела под кровать.
— Зачем ты там стояла? — прорычал он.
Натурально прорычал.
— Тебе жалко, что ли?
— Я не твой пресветлый! Ненавижу, когда посторонние наблюдают! — он так стискивал кулаки, что вены на мускулистых руках вздулись до локтей. — Не ходи за мной, я в ваших играх участвовать не буду!
— Да кто тебя ещё на них пригласит! — подскочила я. — Стесняшка!
Он моргнул.
Игры ему наши не нравятся! Лично я игры Эсина обожаю, особенно летние, начинающиеся в полнолуние последнего месяца на его загородной вилле. Мы, девушки, надеваем короткие платья и рожки газелей, а мужчины — лишь маски хищных животных. Они устраивают на нас ритуальную охоту: мы убегаем по лесу с препятствиями и ловушками, прячемся в искусственных гротах и на деревьях, а те, кто нас поймал, там же нами и овладевают, снова отпускают, ловят. На третий день на рассвете мы собираемся в самом большом гроте и уже все вместе предаёмся совершенно безумным ласкам.
Да к нам из самой столицы приезжают, пороги Эсина обивают, лишь бы поучаствовать! А мы с девочками с начала лета изнываем в предвкушении. Правда, три года назад я неудачно застряла в лазе-ловушке в стене, и один из гостей на четыре часа ко мне прямо приклеился, и хотя в целом было приятно (стоп-печать на плече даже не подсветилась, не то что разгореться и отбросить мужчину), но после как-то предпочитаю забеги на короткие дистанции. И Эсин чутко следит, чтобы меня больше двух часов подряд не трахали, да и больше получаса чтобы на мне не задерживались.
Мм, сейчас бы на игры… в ловушку прошлого года, когда ладони садовой статуи, на коленях которой я решила отдохнуть, сомкнулись на моих запястьях, и каждый пробегающий мимо за кем-нибудь из девушек переключался на меня. Очень волнительные были ощущения от прижимающегося между ягодиц каменного члена, в то время как живой и горячий орудовал внутри. Эх… От воспоминаний даже в животе потеплело.
В общем, тёмный не представляет, от какого удовольствия отказывается. И пусть, ему же хуже.
Решила добить, хмыкнула:
— А ты романтик: столько нежных слов.
Он с видимым усилием разжал кулаки, но вздутые вены рассасывались медленно. Голос звучал холодно:
— Я просто сказал то, что она хотела услышать.
Вообще-то Эсин говорил, такое поведение — женское дело, я осклабилась:
— Это так благородно с твоей стороны.
— Хватит издеваться, — тёмный сжимал и разжимал пальцы. — Её муж просто задирает ей подол, делает своё дело в минуту и отчаливает. Нет ничего странного в том, что я дал ей почувствовать себя желанной.
— Как бы она за тобой не увязалась.
— Не увяжется, — он мотнул головой и пригладил растрёпанные волосы, вытащил сухую травинку. — Я же не идиот, знаю, что и с кем делаю.
Что-то в его взгляде заставило меня удержаться от язвительных замечаний. Тёмный поморщился.
— Помоги, а, — развернулся.
Вся спина алела свежими глубокими царапинами.
— Ты там кошку на сеновале трахал?
Тёмный вытащил из кармана флакон со светящейся жидкостью. Я мстительно улыбнулась:
— Ложись.
Ожидала возражений, но тёмный бросил мне флакон и, перекинув волосы вперёд, послушно растянулся на мехах. Шкуры были так себе, но мощное тело на них смотрелось соблазнительно.
Усевшись на крепкие ягодицы тёмного, я откупорила флакон и щедро плеснула на лопатки. Запахло горькой мятой. Пару мгновений спустя точёные мышцы вздулись от напряжения, заходили под кожей. Закрыв флакон, в котором едва осталось на донышке, опустила ладони в вязкую холодную субстанцию и стала втирать.
Лишь по каменной твёрдости мышц я понимала, что тёмному больно, а так — ни стоном, ни сбивчивым дыханием он не выдал своих ощущений, даже пальцы не сжал.
Растирать его светлую кожу без единой родники было приятно, поблекшая жидкость разогрелась, раны затянулись, а я, точно зачарованная, продолжала очерчивать лопатки, плечи, капюшонную мышцу, бока… шею, плечи, снова лопатки, вдоль позвоночника.
Тёмный напоминал статуи в загородном доме Эсина: развитая мускулатура, идеальные пропорции… и холодность.
Любой другой нормальный мужчина на его месте хотя бы немного возбудился, а в тёмном желания я не ощущала. Он дышал размеренно. Прижав ладонь у лопатки, я ощутила ровный, спокойный стук сердца.
И только теперь осознала, что мазь давно впиталась, а я по-прежнему наглаживаю тёмного…
— Всё равно не уснём, — вдруг сказал он. — Поехали сейчас? Как устанем, остановимся в придорожном селении и поспим.
Он, пожалуй, прав: я точно вряд ли засну ближайшие несколько часов. Спрыгнула с него и потянулась:
— А давай!
Вскоре мы выехали, провожаемые растерянным хозяином постоялого двора (вещи тёмный, кстати, прятал в его сейфе, надо будет учесть на следующей стоянке).
Ощутив спиной взгляд, оглянулась: в окне второго этажа белело лицо и сорочка. Судя по плавности изгибов, там стояла женщина.
— Кажется, там кошка на тебя смотрит, — хмыкнула я.
— Знаю.
Искоса глянула на тёмного. В сумраке удалось разглядеть поджатые губы.
— Неужели она тебе приглянулась? — я даже рассмеялась.
Он глубже натянул капюшон и, проверив, хорошо ли закреплён повод вьючного коня, дал шенкелей. Я тоже.
Стук копыт разносился по влажному холодному воздуху, мешался с соловьиными трелями, и лишь когда постоялый двор исчез за изломом дороги, я подумала: а что, если не только светлые хотели что-то незаметно вывезти из Самрана? Вдруг у тёмного был свой «браслетик», от которого он избавился на постоялом дворе или, наоборот, не смог избавиться?
Кстати, мой теперь не мешал.
Небо на востоке стало наливаться багрянцем. Мы мчались по тракту, вокруг — поля, перелески. Впереди путь раздваивался, но указатели терялись на фоне начинавшегося леса.
Сердце сжалось. Вдруг я поняла, что не слышу ни соловьёв, ни стука копыт, хотя кони бегут… С неба сошла восходная краснота. У самого горизонта ярко-ярко вспыхнули белые звёзды.