Глава 22
Я изумилась, каким частым и сиплым вдруг стало моё дыхание, соски напряглись, кожа стала одуряюще чувствительной. Как же я его хотела! До слёз, до дрожи. Тёмный потянулся прочь, но я ухватила его руку на моём животе прежде, чем подумала о последствиях.
Тёмный на тягучее мгновение застыл.
Нервно высвободил запястье из моих онемевших пальцев, положил ладонь на плечо, судорожно сжал, переместил на грудь. Всё это сопровождалось возбуждающе-тяжёлым дыханием над ухом. Прикосновение губ к нежной коже за ним было точно удар тока, я вздрогнула.
Я совершенно не чувствовала желаний тёмного, но сама дрожала, плавилась, его рука властно ласкала грудь. Огонь разливался по телу, я не знала, что делать, как двигаться, стонать или с тихим сопением кусать губу? Действовать или замереть? Никогда в страстных руках мужчины я не чувствовала себя настолько беспомощной, уязвимой…
Губы тёмного скользнули по моей шее, перескочили через место, где обычно кусал Эсин, и двинулись по плечу. Тёмный навалился, прижимая к кровати с пахнущим мылом бельём.
Сильные пальцы обхватили запястья, стянули их к месту над моей головой. Оба поместились в ладони тёмного, он придавил мои руки почти больно. Страшно и волнительно.
По телу бродила дрожь, я не имела ни малейшего представления о следующем действии тёмного, и это было… невероятно.
Свободной ладонью он убрал с моей щеки прядь. Скосив глаз, увидела лишь его волосы, скрывающие лицо. Тёмный наклонился, кончики прядей щекотно заскользили по спине, их движение подсказало, где ждать поцелуя — в основание шеи у затылка. По телу пробежала дрожь, я застонала.
Дыхания не хватало, я боялась шелохнуться и нарушить очарование момента, внутри всё трепетало, тяжесть тёмного, устроившегося на моих ногах, будоражила. Его ладонь трепетно скользнула вдоль позвоночника, очертила ягодицу, нырнула между ног.
Не посмела даже шевельнуться, наслаждаясь проникновением пальцев, растекающимся по телу жаром. Я невыносимо хотела ощутить тёмного внутри, его железную хватку, чтобы он подчинил, овладел мной, заставил кричать от удовольствия, вымотал меня, впивался в волосы, кусал за основание шеи, обозначая свою власть, хотела просто принадлежать, чтобы забыть о письмах, проблемах — быть только женщиной, сгорающей от удовольствия…
Освободив запястья, тёмный запустил пальцы в волосы и потянул. Запрокинула голову, подставляя шею жадным поцелуям, приподнимаясь. Мои колени вдруг оказались стиснуты его коленями так крепко, что я ощутила себя связанной. Горячее проникновение твёрдой плоти заставило простонать, я хотела резче — и тёмный засадил на всю длину, подумала, вот бы он придавил меня между лопаток — он надавил на спину, вынуждая прогнуться, ощутить себя в его власти. Зажмурилась, утопая в восхитительных ощущениях.
Врываясь в меня, тёмный вновь перехватил запястья, завёл над головой, я в самом деле была будто связана, и последние мысли и сомнения меня покинули, позволяя просто наслаждаться каждым толчком, звериным рыком, мелкой огненной дрожью, прошивающей тело.
В этом пламенном угаре исчезла комната. Казалось, даже постель растворилась, хотя продолжала приятно тереть грудь. Всё прочее сконцентрировалось во мне и нависавшем надо мной тёмным. Проваливаясь в водоворот судорожного наслаждения, первым, что ощущала по возвращении — тиски его сильного тела, ритмические толчки, швыряющие меня в следующий водоворот. Кажется, я кричала, царапала одеяло, двигалась навстречу, чтобы полнее ощутить, как тёмный входит в меня, как во мне разливается его семя…
Только отдышавшись, поняла, что ко мне возвращается зрение, а до этого я не видела ничего. По плечам и спине стекали капли пота. Тяжело дышавший тёмный отпустил мои запястья.
Потом разомкнул колени, выпуская из сладкого плена. Растягиваясь на кровати, подумала, что надо что-нибудь сказать, попросить воды — и стала проваливаться во тьму сна. Боролась с его волнами: некоторые мужчины после близости болтливы, надо поговорить с тёмным, спросить, узнать, враг ли он Эсину…
Эсин…
Дрёма склеила ресницы, налила веки неподъёмной тяжестью, тело превратилось в дышащий камень, распластанный на простыне, придавленный пуховым одеялом.
Шелест бумаги…
Скрип пера…
Эсин…
Хочется окликнуть его, чтобы вытащил из мути полусна. В открытое окно сочится запах можжевельника — этого не может быть.
Скрип пера…
Тихий стук в дверь. Эсин поднимается со стула, его шаги невесомы, дверь скрипнула.
Ощущение липкого взгляда, мурашки по коже.
— Какая юная чистокровная… — шёпот, — таких сейчас не часто встретишь.
— Да, — роняет Эсин. — Давай.
Шелест бумаг. Снова незнакомый шёпот:
— Где взял?
— Купил в Вахсе.
Внутренности покрываются льдом, на шею давит металлическая тяжесть ошейника, в ушах — звон цепей, протяжный свист хлыста, и я задыхаюсь, задыхаюсь, задыхаюсь…
Шумно вдохнула, открывая глаза: тёмный потолок комнаты в отблесках каминного огня. Сердце разрывало грудную клетку, пульсировало в горле.
Закрыла глаза.
Вдохнула и выдохнула.
Открыла.
Я вся была мокрой от пота.
Зажмурилась, продолжая вдумчиво дышать, восстанавливая спокойствие.
Вахе — меня передёрнуло — давно не вспоминала.
Вроде столько лет прошло, а он всё равно всплывает в памяти в самые неожиданные моменты. Передёрнулась. По коже бегали мерзостные мурашки.
Села.
Гадкое ощущение не проходило. Тряхнула головой. Накатывал панический страх: мне сейчас не нужна серия воспоминаний, никогда не нужна, и хотя сознание вроде не занято ими, меня всю передёргивало, встряхивало, а внутри разливался холод, словно я провалилась в эти гадкие надоедливые мысли.
Встала. Потную кожу холодило. Подошла к камину и протянула руки к огню. Тепло разливалось по коже, но внутри всё смёрзлось, пальцы дрожали, я постоянно ловила себя на том, что дыхание сбивается.
— Ты в порядке? — спросил тёмный.
Передёрнулась. Между лопаток бежала струйка пота, руки тянулись к шее — убедиться, что там ничего нет.
«Я в Аоре. Всё хорошо», — всё же коснулась влажной шеи — свободна.
Запах можжевельника удушал, проникал в поры, мысли… Бараки Вахса были пропитаны этим запахом: корыта и кадки для еды очищали, запаривая побеги можжевельника, можжевеловые ветки развешивали в помещениях для очищения воздуха, отваром можжевельника мыли рабов, веря, что это защитит от кожных болезней. Весь Вахе пах можжевельником, я почти забыла…
Только сейчас поняла, что тёмный сжимает мои плечи и беспокойно спрашивает:
— Лила, Лила, что с тобой? Лила?
Тряхнул меня. Стала тереть виски:
— Открой окно. Запах…
Я не могла дышать, я вдыхала — и лёгкие жгло, сердце жгло. Старалась дышать: вдох-выдох — это же так просто.
— Можжевельник. — Во рту было солоно.
Всё вокруг — мутное от слёз.
Шумно распахнулось окно, но тёмный по-прежнему держал меня за плечи, обхватил, притискивая спиной к своей груди.
«Только бы не разрыдаться», — всхлипнула.
Нас окутал вихрь, воздух с рычанием носился по комнате, раскачивал створки окна, шипел, гудел. Прижавшееся к дровам пламя щёлкало и совсем не грело. Вдруг взметнулось, и ноздри защекотал прогорклый дым. Я вдыхала его почти с благоговением.
Окно захлопнулось, ветер стих. По комнате поплыл яркий кисленький мандариновый запах.
Руки всё ещё дрожали, но я могла дышать. Огонь затрещал, радуясь возможности спокойно испепелять дрова.
Тёмный сжимал меня в объятиях. К похолодевшим щекам прилила кровь: мне совсем не хотелось вопросов, объяснять. По соглашению с собой и Эсином моя жизнь началась в Самране, до этого просто ничего не было, и у меня нет причин устраивать истерики из-за какого-то запаха. В общем-то, обычно так и было, даже не знаю, почему вдруг сейчас…
Тёмный сжал мои ладони, и я осознала, что царапаю шею. Сердце пропустило удар: я же забыла, забыла…
— Прости, мне следовало догадаться, что этот запах будет неприятен. Лила, не бойся: даже самые отчаянные головорезы Вахса магами из орденов не торгуют, ты больше туда не попадёшь…