— Немного сжала нижние рёбра, — зачем-то призналась я и покраснела сильнее.
Эсин удивлённо вскинул брови. Даже ему я об этом не говорила. Переступила с ноги на ногу.
— Ноги? — уточнил тёмный, вперившись пристальным взглядом в колени.
Колени задрожали. Он уставился на стопы:
— Готов поспорить, что размер ножки немного уменьшен.
На два размера вообще-то, но я ответила:
— Да, было дело.
Эсин едва сдерживал улыбку. Я встретилась взглядом с тёмным, и он сказал:
— Волосы пора подкрасить.
— Знаю, — процедила я. — И я больше ничего не меняла.
Тонкая бровь тёмного приподнялась, придавая ему скептический вид. И я выдала:
— Волосы сделала гуще и смягчила, чтобы они на ощупь были шёлковыми.
— Великолепно, — протянул тёмный. И похвалой это не звучало. — Надеюсь, следователь ты столь же великолепный, как и соблазнительная женщина.
Невольно поморщилась: обычно меня называли девушкой.
— Я прямо себя старой почувствовала.
— Ах, прости, — насмешливо отозвался тёмный, взмахнул рукой. — Я был так ослеплён знаменитыми дерзко упругими грудями, что разум отказал. Развернись, продемонстрируй столь же знаменитую нежную, словно персик, и упругую, точно круп скакуна, попу.
— Чтобы её оценить — надо трогать, — я зло улыбнулась. — Но вам с таким отношением это не светит.
— Я просто умру от огорчения, — тёмный повернулся к столу. — Пресветлый Эсиндериаль, поторопите вашу подопечную. И я всё же настаиваю на поездке верхом.
— Лила, — Эсин мне улыбнулся. — Там в дорожном сундуке костюм, надень его, пожалуйста. В платье на подъезде к Сорте переоденешься.
— Я не хочу надевать это ужасное платье, — тряхнула голубым убожеством.
— Лила, — с безграничным терпением повторил Эсин. — Это необходимо: ты будешь изображать обычную женщину. Обычные женщины ходят в подобных вещах, особенно в провинции.
— Но в нём грудь не видно, — я брезгливо дёрнула рюшечки на убого маленьком декольте.
— Лила, — чуть громче сказал Эсин. — Великолепие твоей груди не скроет никакая одежда. А рюшечки её визуально увеличат. Просто подумай, как мужчины буду мечтать снять с тебя это платье…
— В том и дело — это платье надо снимать, а я предпочитаю такие, которые позволяют делать всё без лишних телодвижений.
— Лила. — В голосе Эсина зазвучала сталь. — Это не обсуждается.
— Костюм тоже закрытый, да? — обречённо уточнила она.
— Да, — тёмный удостоил меня весёлым взглядом. — Я очень ревнивый муж и не позволю жене демонстрировать окружающим такие выдающиеся прелести.
Фыркнув, отступила и захлопнула дверь.
Кажется, я уже ненавижу этого тёмного.
С другой стороны: тем приятнее будет помучить его возбуждением, поставить какие-нибудь условия в обмен на близость. Придумывая страшную мстю, я переодевалась в ужасно скромный костюм из грубой льняной ткани и низкокачественной кожи.
За дверью царило молчание.
Интересно, тёмный так и пялится на Эсина?
Представив этих двоих, гипнотизирующих друг друга взглядами, невольно усмехнулась.
В животе заурчало. Да куда же там пироги провалились?
Потёрла живот, обтянутый жёсткой курткой, и резко открыла дверь. Эсин и тёмный действительно сидели, просто глядя друг на друга.
— Соскучились без меня?
— Документы я подписал. — Тёмный поднялся. — Жду внизу. Жена — торопись.
— Утопленница тебе жена, — буркнула я и прошла к столу.
Тёмный бесшумно покинул кабинет.
Как же не хотелось уезжать!
— Чувствую, поездка будет знаменательной, — Эсин протянул золотую ручку. Вдруг поманил к себе, выставляя ногу. — Иди ко мне.
Усевшись на предложенное колено, обхватила Эсина за плечи и надула губы:
— Этот тёмный мне не нравится.
— Ничего не могу с этим поделать, солнышко, — он обнял меня за талию и вручил ручку. — Подписывай.
Развернувшись на его колене, я изобразила, что читаю договор. Эсин обхватил мои груди и стал сжимать сквозь грубую куртку:
— Лила-Лила, мне будет тебя не хватать.
— Можно подумать, я незаменима, — хмыкнула я с затаённой надеждой, что он оспорит мои слова.
— Нет, конечно, но мне действительно будет тебя не хватать, — он сильнее тискал грудь, дышал чаще. И голос прозвучал сипло: — Подписывай.
У меня задрожали руки, я расписалась в нескольких листах, ощущая, как от звука тяжёлого дыхания, от ощущения, как Эсин распутывает мой пояс и шнурок на штанах, от низа живота по телу разливается тепло.
Эсин отшвырнул листы, нагнул меня к столу, одной рукой прижимая между лопаток, другой судорожно стягивая штаны. Я уже забыла, что он может быть таким нетерпеливым, забыла, что он может мгновенно возбуждаться: член вошёл жёстко, словно каменный, проникновение было болезненно-приятным — как и любил в моих рассказах Эсин. Дрожащими руками я вцепилась в край стола и вскрикнула. Ещё рывок, ещё — я вся тряслась, всхлипывала, ощущая, как меня распирает изнутри.
— Тихо, — рыкнул Эсин, лихорадочно заголяя моё плечо, врываясь внутрь.
Но когда жар и судороги накрыли меня, я застонала.
— Молчи, — прорычал в ухо Эсин, затрещала рубашка, и зубы вонзились в основание шеи.
Я охнула, и он содрогнулся внутри меня. Весь замер, только язык терзал старые и новые ранки. У меня совершенно не было сил, во рту пересохло. Будто во сне чувствовала, как Эсин натягивает на меня штаны, завязывает шнурок, затем ремень. Я с трудом приподнялась на столе и развернулась.
В суровом молчании Эсин оправил мою рубашку, убрал под куртку разодранный край, застегнул пуговицы.
— Счастливого пути, — он развернул меня к двери.
Едва передвигая ноги, я добралась до неё, вышла в коридор и оглядела его так, словно впервые видела.
Неужели Эсин хочет меня, как раньше?
Или перспектива расставания возбуждает его сильнее рассказов? Если да, то надо почаще уезжать. При всей моей любви к развлечениям иногда хочется, чтобы были только Эсин и я. Один на один, вот так дико, точно спаривающиеся звери.
Потирая ноющее плечо, я брела к центральной лестнице, едва слышно отвечая на пожелания счастливого пути, почти не замечая гневных взглядов женщин. Очень медленно спустилась с крыльца, доковыляла до привязи и уставилась на тёмного, трепавшего холку светло-серого в яблоках коня. Я даже носильщика с сундуком не заметила, пока он не спросил:
— Куда грузить?
Вздрогнув, услышала шум Светлой улицы, поняла, что тёмный слегка кривит губы. В поводе у его коня был ещё один, серый, с туго набитыми тюками. А у яблочного к седлу был приторочен длинный узкий меч с простой, обвитой кожей, рукоятью. В потрёпанных ножнах.
— Лошадь где? — спросил тёмный.
— Тебя как зовут? — в упор посмотрела на него.
Он заправил чёрную прядь за ухо:
— По легенде я Бейл, а ты — Лиа Торн. Сирота и бесприданница, я взял тебя в жёны после смерти родителей, поэтому ты о них знаешь только имена: Сол и Рур. Я владею кузницей на Песчаной улице, мы путешествуем по святым местам в надежде, что молитвы и жертвоприношения избавят тебя от бесплодия. Это всё, что тебе надо знать.
— Как тебя зовут?
— Тебе это знать не обязательно.
— Послушай ты, — приблизилась к нему вплотную, но он лишь усмехнулся, глядя на меня с высоты своего роста. — Ты, конечно, крутой мечник, но ты всего лишь посвящённый третьего круга Смерти, не зарывайся тут.
Не моргнув оранжевыми глазами, он ответил:
— А ты знаешь, что во время близости с тобой мужчина уязвимее, если ты знаешь его имя, даже не истинное, а просто общеиспользуемое?
— К твоему сведению, — прорычала я, — я не сплю с мужчинами, имён которых не знаю.
— Лжёшь.
— Откуда такая уверенность? — я упёрла руки в боки.
Тёмный вздохнул:
— Знаю минимум четырёх мужчин, с которыми ты переспала, не зная их имён. Моргнула. Даже немного смутилась. Задрала бровь:
— Справки обо мне наводил?
— Не люблю работать вслепую. Кстати, советую переложить вещи из сундука в седельные сумки. И приведи уже то, на чём поедешь: пора делом заниматься, а не только стол пресветлого полировать.