– Забудь, девочка. Я задолжал Макколи и не собираюсь об этом забывать.
– Что ты ему должен? – настаивала она.
– Три года назад я был первоклассным стрелком, ничуть не хуже его. У нас возникли разногласия по поводу прав на владение вагоном с золотой рудой, и он выстрелил в меня, проклятый ублюдок. Пуля размозжила мне запястье. Мне пришлось заново учиться стрелять. Сейчас я чертовски хорошо стреляю левой, но не так, как когда-то правой. Макколи заплатит за это.
– Смерть Макколи не поможет тебе стрелять лучше.
– Может, и нет, но мне будет дьявольски приятно посмотреть, как издохнет этот сукин сын.
Голоса зловещим эхом отражались от стен. Впереди свет фонаря заиграл на сплошной каменной стене. «Пришли», – подумала Дженна. Но когда они приблизились, стало видно, что тоннель просто резко сворачивает вправо.
– Почему так резко поворачивает тоннель? – спросила она.
– Это называется штрек, а не тоннель, – пояснил Рембрандт. – Мы стараемся идти по жиле. Иногда мы теряем ее, и приходится сворачивать вбок, чтобы найти ее снова. Такие повороты, как мы только что прошли, называются перевернутыми домами. Большинство ответвлений прорыто под наклоном для стока воды. Они никуда не ведут и обычно уходят всего на несколько дюжин ярдов в глубину. Некоторые довольно сильно затоплены, в особенности весной. Жила в этом штреке оказалась не слишком ценной.
– Поэтому у вас два тоннеля? То есть штрека?
– Другой штрек – наш первый и главный, но даже там жила тонкая и руда не слишком богата. Бренч нанял специалиста, который посоветовал искать здесь.
Хендрикс хмыкнул у них за спиной.
– И вы нашли кое-что неожиданное, в чем не слишком торопились признаваться, так ведь, Ли-Уиттингтон?
– Я не знаю, о чем ты говоришь.
– Да ну? Что ж, скоро сами увидим, не так ли?
Дальше они шли молча. Таттл споткнулся. Дженна согнулась под весом агента, стараясь удержать его. Обхватив детектива одной рукой за талию, молодая женщина отвела фонарь как можно дальше, чтобы от жара не загорелась одежда.
– С вами все в порядке?
– Бывало и лучше. – Чуть тише Таттл прошептал: – Что произойдет, если погаснет фонарь?
Рембрандт ответил:
– Мы окажемся слепыми, как летучие мыши.
– Что это вы вдруг зашептались? – сердито спросил Хендрикс.
– Пытаемся придумать, как взять над тобой верх, конечно, – ответила Дженна.
– Да? Тогда вы зря теряете время.
– Возможно.
Дженна не была уверена, что сможет выдержать погружение в полную темноту, находясь так глубоко в недрах земли. Она и так собрала в кулак все мужество, чтобы продолжать идти. Они могут заблудиться здесь навсегда. При одной мысли об этом по коже побежали мурашки. И все же это натолкнуло ее на одну идею.
Где сейчас Бренч? Переживает ли он из-за того, что она попала в беду? Или в сказанных ею маршалу насмешливых словах, что Бренч скорее поможет над ней издеваться, чем станет спасать ей жизнь, было больше правды, чем хотелось бы думать? От осознания того, что Бренч на нее ополчился, было гораздо больнее, чем ожидала Дженна. Но эта боль ничего не значила по сравнению с тем, что она испытывала, думая о возможной гибели Макколи. Нужно как-то выбраться из этой передряги и предупредить его. Жаль, что она так мало знает о планах Хендрикса.
Обернувшись, молодая женщина сказала:
– И все-таки не понимаю, для чего ты забрался сюда, маршал. Ты точно знаешь, что делаешь?
– Я сказал – увидишь. А теперь закрой рот и подними фонарь выше. Ты его так держишь, что я не могу ничего разглядеть и в несчастных пяти футах[88] перед собой.
Дженна подняла источник света как можно выше. Не прошло и пяти минут, как рука начала болеть. Впереди что-то засверкало в слабом свете.
– Мы почти дошли, – сказал Рембрандт.
– Куда?
– До конца штрека.
Голос молодой женщины прозвучал нетвердо. Конец дороги. Убьет ли их сейчас Хендрикс? Если маршал планирует напасть на Бренча из глубины штрека, ему не нужны заложники. Дженне показалось, что ее живот набит гигантскими червями, извивающимися и скручивающимися внутри нее. Она загнала внутрь страх и заставила ноги идти вперед, несмотря на то, что колени все норовили подогнуться.
Спустя несколько секунд из головы вылетели все мысли – фонарь открыл их взорам сверкающую волшебную страну.
– Что это?
Дженна услышала, как Рембрандт вздохнул, и поняла: старик жалеет, что они оказались здесь. Что бы их ни ожидало впереди, в этом как раз и заключалась причина, почему на массивной входной двери висел тяжелый навесной замок. И почему Слид Хендрикс так отчаянно хотел стать владельцем шахты «Серебряный слиток».
– Это каверна, – сказал старик.
– Каверна?
– Подземная пещера. Гигантская жеода, выложенная изнутри кристаллами драгоценных минералов.
– У нашего школьного учителя была жеода, – вспомнила Дженна. – Это был полый камень не больше моего кулака. Он использовал его в качестве пресс-папье.
– Что ж, и это жеода, только она больше.
Если бы не вертикальная полоска фосфоресцирующего сияния в левом углу штрека, могло бы показаться, что они зашли в тупик. Дойдя до полоски, Дженна увидела, что вход в пещеру на самом деле был довольно широким, он круто уходил влево.
– Еще три фута вправо, и мы бы ее пропустили, – угрюмо произнес Рембрандт, будто сожалел, что так не случилось.
– Мне повезло, что вы этого не сделали, – бросил Слид. За поворотом открылось своеобразное помещение примерно десять футов в длину,[89] восемь[90] в ширину и пятнадцать футов в высоту.[91] Стены сияли и переливались миллионами разноцветных кристаллов – белого, черного, желтого и насыщенного голубого цвета. Инкрустированные черным полоски серебра и чистого золота испускали слепящие лучи, подобно отраженным в зеркале лучам солнца.
Дженна кружилась по неровному полу, который уже очистили от сокровищ, и, раскрыв рот, с благоговейным трепетом смотрела на усыпанные драгоценностями стены. Двигающийся вместе с ней фонарь бросал пляшущие блики на неровную поверхность, делая обстановку еще призрачнее и нереальнее.
– Боже правый! – пробормотал Таттл. – Да здесь, наверное, целое состояние.
– Тут в основном серебро, но есть также золото, свинец и цинк, – сказал Рембрандт.
Хендрикс стоял у входа, будто молнией пораженный. Он начал тихо посмеиваться. Отраженный от стен звук усилился и приобрел угрожающий тон.
– Неудивительно, что вы заколотили вход и держали все в тайне.
Пройдя вглубь помещения, маршал дулом револьвера отковырнул от стены кусок белого кварца с черными и серебристыми кристаллами. Хендрикс поднял его, как наполненный вином кубок победителя в насмешливом тосте за своих заложников.
– Я стану самым богатым сукиным сыном в долине. И все благодаря двум ублюдкам, которых я больше всего ненавижу. Ну разве это не чудесно? Осталось только спрятаться в одном из боковых ответвлений и подождать, когда Макколи явится искать вас.
Пленники повернулись к Хендриксу, но тот видел только сокровища, усыпавшие неровные стены и куполообразный потолок. Наступил момент, о котором молилась Дженна.
Одним плавным быстрым движением она прочертила рукой широкую дугу. Огонь в фонаре ярко вспыхнул. Ее пальцы распрямились, отпуская проволочную ручку. Фонарь полетел через пещеру и врезался прямо в бочкообразную грудь Хендрикса.
Тот взвыл от боли и страха, когда стеклянная чаша разбилась, разбрызгав по нему пылающий керосин. Револьвер маршала с грохотом упал на пол. Слид, как безумный, прыгал и вертелся, хлопая по языкам пламени, пожиравшим его рубашку и брюки.
Дженна нырнула за револьвером и, когда упала на землю, почувствовала укол острой боли под левой грудью. Предоставив Таттла самому себе, Рембрандт повалил орущего маршала на пол и принялся перекатывать его с боку на бок, гася огонь. Последняя искра потухла, и подземная пещера погрузилась в ужасающую непроницаемую тьму.
Глава двадцать первая