Этот поцелуй невинным не назовешь. Когда коварный язык Джейми проник внутрь ее рта, руки Эммы еще раз уперлись в рельефные планки мышц его гладкой твердой груди, а дрожащие пальцы коснулись плоских сосков. По-видимому, убежала она недостаточно далеко и недостаточно быстро. Тени, которые, как ей казалось, все это время гнались за ней, в конце концов настигли ее. Когда ее окутала их соблазнительная темнота, желание бежать пропало. Эмма ж устояла перед восхитительной истомой, разлившейся по всему телу, от которой делать что-то другое, кроме как мягко окунуться в объятия этого человека, стало невозможно.
Ей казалось, что она опять оказалась на том узком выступе скалы и вот-вот упадет, и от этого падения переломает не только кости, но и разобьет сердце.
Возможно, она нашла бы в себе силы уцепиться за жалкие остатки чувства собственного достоинства, если бы Джейми первым не оторвался от ее губ. Или если бы ей не пришлось бороться с ужасным желанием притянуть его к себе опять, чтобы еще раз насладиться его восхитительным поцелуем.
Он смотрел на нее с высоты собственного роста, и его пушистые черные ресницы почти так же, как и ее собственные, скрывали глаза. Если он хотел показать ей, чего она лишится, если выйдет замуж за графа, то у него это здорово получилось. А если этот поцелуй — своеобразный способ наказать ее за непослушание, тогда она его недооценила. Дьявольского и опасного в нем было намного больше, чем она предполагала.
С губ Эммы слетел прерывистый вздох. Она заставила себя выдержать его взгляд, остро осознавая, что ее руки по-прежнему касаются его груди.
— Это мое наказание за побег? — прошептала она.
— Нет. — Жесткая линия подбородка придавала ему еще более суровый вид. — Это — мое наказание за глупость, которую я совершил, отправившись за тобой.
Эмма попыталась понять смысл сказанных им слов, но он уже схватил ее за запястье и потащил подальше от обрыва.
— Вы что, забыли свои цепи или веревку? — поинтересовалась Эмма, чувствуя, что на смену замешательству пришло чувство гнева. — Уверена, что в свое время вы наворовали домашнего скота. Странно, что вы не пытаетесь поставить на меня клеймо Синклера, как на какую-нибудь телку или овцу, слишком далеко отбившуюся от пастбища.
— Не искушай меня, — прорычал Джейми.
Вы хоть на секунду задумались о тех страданиях, которые причиняете моей семье? Мать с сестрами уже, наверно, извелись все от тревоги за меня! А отец? Что, если случившееся толкнет его прямо к бутылке?
— Твоя любящая семья не возражала, чтобы продать тебя графу. Мне кажется, они не станут возражать, если я позаимствую тебя на несколько дней.
— Если вы меня не отпустите, — Эмма чувствовала, как нарастает разочарование и раздражительность, — я просто опять убегу. Я не позволю какой-то глупой наследственной вражде шотландского горца разрушить свою семью!
Джейми остановился так резко, что она едва не влетела в его спину, и со свирепым выражением лица повернулся к Эмме. На короткое мгновение ей показалось, что он собирается снова поцеловать ее или сделать что-нибудь похуже. Но он всего лишь наклонился к ней так близко, что едва не коснулся своим носом ее носа.
— Ты ничего не знаешь о горцах и их вражде, девочка. Можешь считать, что сбежать — это твой долг перед семьей, но остановить тебя я считаю своим долгом перед кланом. Долго и хорошо подумай, перед тем как опять бежать в неизвестность. — Джейми посмотрел на нее с наглой фамильярностью, и этот взгляд заставил Эмму снова вздрогнуть. — Потому что если ты опять попытаешься сбежать, я просто могу решить, что твоя невинность представляет большую ценность для меня, чем для графа.
По-прежнему удерживая Эмму за запястье, Джейми возобновил свой решительный шаг, и у нее не осталось другого выбора, кроме как, спотыкаясь, успевать за ним. Иначе он просто волоком потащит ее за собой. Свои намерения он изложил довольно четко. Линия фронта прочерчена. Если Эмма решит ее нарушить, она сделает это только на свой страх и риск.
Джейми решительно шагал вперед, пытаясь не замечать мучивших его угрызений совести. Эмма не оставила ему ни малейшего выбора, пришлось угрожать самым ужасным способом. Это просто чудо, что он смог вытащить ее с этого выступа раньше, чем тот обрушился в пропасть. Если она предпримет новую попытку бегства, он может не успеть прийти на помощь и спасти её от неуклюжего падения в ущелье или от нападения голодной рыси. Джейми похолодел от ужаса, представив, какая картина могла его ждать, если бы он добрался до скалы на несколько минут позже.
Он нетерпеливо потянул Эмму за руку. Если она не ускорит шаг, вскоре ему придется тащить ее в гору на себе, и тогда рухнут все его надежды вернуться в лагерь и урвать до рассвета несколько часов драгоценного сна.
Когда Эмма наткнулась на его спину и едва не сбила их обоих с ног, Джейми с раздражением, грозившим перерасти в ярость, обернулся:
— Черт возьми, женщина, если ты не ускоришь свой шаг…
Но одного только взгляда на Эмму Джейми оказалось достаточно, чтобы понять, что она не специально замедляет их движение. Прикрыв глаза, она шаталась от бессилия. Джейми вдруг увидел, что у нее подгибаются колени.
Проклиная собственную тупоголовость, он бросился к ней и успел подхватить, как ребенка, на руки, не дав упасть. В ответ раздались невнятные возражения, и Джейми понял, что она на самом деле выбилась из сил, а вовсе не пытается разозлить его. Глаза Эммы были закрыты, на бледных щеках еще ярче проступили веснушки. Было понятно, что дальше двигаться она не сможет, ни на своих ногах, ни у него на руках. Другого выбора нет, надо устраиваться на ночлег.
С величайшей осторожностью он опустил Эмму на землю и прислонил к поваленному дереву, а сам принялся собирать дрова, чтобы разжечь костер. На этих низких склонах горы не было никакого укрытия, кроме густых зарослей осин и вечнозеленых деревьев. Здесь не было даже заброшенного сарая или хижины скотовода. Джейми воспользовался стальным трутом, который всегда носил с собой, чтобы поджечь ворох валежника, и повернулся к Эмме. Она по-прежнему сидела с закрытыми глазами, привалившись к поваленному дереву, замерзшая, несчастная и выбившаяся из сил. Красивое платье превратилось в лохмотья и напоминаю паутину; подошвы туфель местами протерлись до дыр, и стройные ноги были истерты в кровь и покрыты синяками и ссадинами.
Вряд ли какая-то женщина заслуживает такой день бракосочетания или такую брачную ночь. Она была совершенно неподвижна. И это тревожило Джейми намного больше, чем если бы она безудержно дрожала всем телом. На губах появился легкий оттенок синевы. Это были те самые губы, которые еще совсем недавно горели и трепетали от его поцелуя, приглашая исследовать влажные глубины ее рта.
Тело Джейми пронзила волна предательского желания, и он провел рукой по волосам, ненавидя себя за собственную беспомощность. Он привык присматривать за своими людьми, но то была выносливая команда, закаленная, как стадо горных баранов. Они не столько нуждались в защите или уходе, сколько в том, чтобы объединиться вместе.
Он отправился в погоню за ней, не прихватив ни куртки, ни накидки. Чтобы согреть ее, в его распоряжении был только костер и тепло собственного тела. Но после той глупости, которую он совершил, поцеловал Эмму, ему меньше всего хотелось — или нужно было — ночевать вместе с невестой Хепберна.
Эмма очнулась от сна, ощущая себя так, словно она окутана очаровательным коконом тепла. Она привыкла просыпаться и чувствовать прижавшиеся к ее ногам холодные ноги Эрнестины или уткнувшийся ей в ребра маленький локоток Эдвины. Сейчас ей казалось, что в снежный зимний день она лежит рядом с камином, укутанная в свое любимое стеганое одеяло.
Если это был сон, то у нее не было желания просыпаться. Эмма зевнула и поерзала на месте, еще ближе прижимаясь к источнику этого соблазнительного тепла.
В опасной близости с собственным ухом, она услышала обиженное ворчание. Что-то твердое и невероятно настойчивое прижалось к ее мягкому месту, вытолкнув Эмму из ее дремотного состояния.