— Как ты смеешь! Вода совсем остыла. Мне нужна горячая.
— Ничего, как-нибудь обойдешься. А ежели тебе холодно, вылезай.
— Пока ты здесь — ни за что!
— Это почему же? Я много раз видел тебя голой.
— Генри…
Презрев ее протесты, он запер дверь. Затем пододвинул стул к кровати, улегся на нее, а ноги водрузил на стул.
— Я подожду, посмотрим, чья возьмет.
Они сверлили друг друга взглядом. На лице Генри было написано упрямство, рот стал жестким, Розамунда сильно побледнела, ее губы дрожали.
— Будь ты проклят!
— Не стесняйся. У вас в Виттоне наверняка отводят душу более крепкими словечками.
У Розамунды невольно вырвался вздох ужаса, почти стон.
— Что? — переспросила она, решив, что ослышалась.
— Вот видишь, любимая, я знаю о тебе гораздо больше, чем ты думаешь. Знаю, что некая Розамунда из Виттона — приплод сэра Исмея от дочки тамошнего дубильщика.
Его слова застали бедняжку врасплох, сердце ее заколотилось от страха.
— Не понимаю, о чем ты… — пробормотала она, только чтобы выгадать время и придумать какое-нибудь объяснение постыдному своему обману.
— Не понимаешь? Позволь тебе не поверить. Кстати, твой любящий отец скончался.
На лице Розамунды отразилось удивление, но не более того. Своей холодностью она окончательно себя выдала.
— А где же слезы? Не мешало бы и поплакать, я никак не ожидал, что любящая дочь встретит эту скорбную весть равнодушным молчанием.
— Я мало его знала, — прошептала Розамунда, все еще пытаясь найти подходящую причину, но ей нечем было оправдаться. — А как он умер? — спросила она, когда уже невмоготу стало выносить тягостное молчание.
— От ран, после боя у Мортимер Кросс.
Розамунда невольно вскрикнула: она сразу вспомнила это название… это там была та страшная битва.
— Ты что-то об этом слыхала? — удивился Генри.
— Не об отце. Я слыхала о битве. И очень волновалась, что тебя тяжело ранили.
— Слава Богу, нет. И от кого же ты узнала про эту резню?
— От встречных солдат, когда те солдаты, которые меня схватили, таскали меня по всем дорогам.
— Что! — Генри вскочил, от его притворного спокойствия не осталось и следа. — Какие еще солдаты?
— Те самые, что напали на меня в Йорке.
— Но как они могли? Они пробрались в замок?
— Нет, это случилось поблизости от Бернемской усадьбы.
Теперь и Генри пришел черед вскрикнуть.
— Поблизости от Бернема? Так, значит, ты ехала ко мне?
— Твое письмо было таким нежным. Я поверила, что ты и правда меня любишь.
Конечно люблю. Милостивый Боже, и ты еще сомневаешься?
— Ты так со мною иногда обходишься, что не захочешь, да усомнишься, — с укором оказала она, чувствуя, что скоро ей придется вылезать. Холод уже добрался до всех косточек, а намокшие волосы прилипли к спине, точно ледяной панцирь.
Подумать только, ты поехала по первому же моему зову, пробормотал Генри, теплея взглядом. — Мне рассказали, как ловко ты провела старого Терлстона. Спасибо тебе за храбрость, ты так отчаянно старалась спасти Рэвенскрэг…
— Сделала все, что могла. Чтобы сохранить тебе замок.
— Я безмерно тебе благодарен. — Он улыбнулся ей и, наклонившись поближе, стал уговаривать: — Ну хватит, радость моя. Вылезай, вода уже совсем ледяная.
Однако Розамунда продолжала упрямиться, хотя знала, что долго так не выдержит. После их бурной ссоры ей совсем не хотелось paзгуливать перед ним в чем мать родила. Ей вдруг послышался тоненький смех Бланш, будто она, невидимая, пряталась где-то здесь. А ее собственный обман, как ей быть с ним?
— Почему ты назвал меня приплодом от дочки какого-то дубильщика? — строго спросила она.
«Уж не Бланш ли меня выдала», подумала Розамунда, хотя никак не могла представить, как этой ведьме удалось вызнать заветную ее тайну.
— Тебе незачем больше притворяться. Перед смертью сэр Исмей признался мне в своем… и в твоем… обмане. Не скрою, в первый момент эта новость буквально меня убила. Но потом я понял, что его признание ничего не изменило. Я люблю тебя, а не ту девушку, за которую ты себя выдавала.
Глаза у Розамунды стали еще больше от изумления и ужаса.
— Кто еще знает про меня? — еле слышно прошептала она, боясь услышать, что уже всему замку известно, что никакая она не дворянка. Теперь слуги снова начнут обливать ее презрением, пуще прежнего, она этого не вынесет…
— Ни одна душа. О любовь моя, клянусь тебе, что мне наплевать, что ты не дворянка. Когда я узнал, что ты родом из деревни, я даже еще больше стал тобой восхищаться. Ты умеешь читать и писать. У тебя острый ум. Ты в совершенстве овладела всеми навыками, которые необходимы знатной леди, не говоря уже о том, что ты самая прекрасная на земле женщина. Ты ведь просто волшебница.
Розамунда улыбнулась его слишком уж щедрым похвалам.
— Никакая я не волшебница. Сэр Исмей оплачивал мое содержание в Сестринской… то есть в Торпской обители. Монашенки научили меня читать и писать. Они даже пытались воспитать меня как леди. Одно время сэр Исмей всерьез намеревался — как только я стану взрослой — выдать меня за кого-нибудь из своих приближенных. Однако решил потом, что учить грамоте прижитую от простой крестьянки дочь — слишком дорогая причуда. Сестры отослали меня домой.
— И тебе пришлось жить в этой похожей на свинарник деревеньке. И с кем же ты там жила?
— С матерью и отчимом, и с младшими детьми. Я и не знала, что сэр Исмей мой отец. Правда, в деревне поговаривали, что мой папочка какой-то дворянин, но я не сомневалась, что это выдумки моей матери.
— И как же ты ухитрилась не выйти замуж? Ведь по деревенским понятиям ты давно уже была в поре.
Розамунда поняла, что больше не высидит в этой проклятой ванне. Она вылезла и, смущенно потупившись, позволила Генри укутать себя в теплое полотенце. Он старательно стал ее вытирать, потом взял другое полотенце и столь же заботливо обвязал им ее мокрые волосы, подобрав все прядки. Покончив с этим ритуалом, он нежно ее обнял. И теперь она стояла у огня, покоясь в надежном кольце его сильных рук.
— Генри, я должна еще кое-что тебе сказать. Теперь можно.
Его ладонь, поглаживавшая ей плечо, дрогнула. Он приготовился выслушать очередное леденящее душу признание.
— Что еще? О Господи, только не говори мне, что у тебя уже был муж.
— Мужа не было, но я была помолвлена с сыном кузнеца.
Розамунда с облегчением вздохнула, ибо это был последний ее секрет, ей показалось, будто тяжкая ноша свалилась с ее плеч. Она прильнула к его мускулистому плечу, Генри сел и усадил ее к себе на колени.
— Это Стивен, главарь тех солдат, ну… из леса.
— Тот белобрысый великан? Теперь мне многое стало ясно. Почему ты не рассказала о нем раньше?
— Как я могла? Пришлось бы тогда рассказывать и про все остальное. А сэр Исмей грозился страшно меня наказать… если я посмею его выдать. И еще я боялась, что ты не захочешь со мною знаться, когда откроется, что я не дворянка.
Генри крепче обнял ее и нежно поцеловал в щеку.
— Я всегда хочу с тобою… знаться, — сказал он, обдавая ее теплым дыханием, от которого по спине ее пробежала восхитительная дрожь.
— Поначалу я даже не догадывалась о его задумке. Он ведь мне что сказал: дескать, его дочери нужна прислужница. Я возблагодарила тогда Господа, что наконец-то могу сбежать из деревни, спрятаться от отчима. Ну а когда я поняла, для чего сэр Исмей хотел забрать меня с собой, было слишком поздно. Та его Розамунда, которая из Франции приехала, умерла, и он похоронил ее на Виттонском погосте, а на могильной плите велел высечь мое имя. Все деревенские не сомневались, что там покоится их Рози.
Генри даже присвистнул, оценив хитроумный замысел покойного тестюшки. Действительно, сумел отрезать Розамунде все пути назад.
— Однако если Стивен знал, что ты умерла, откуда же ему стало известно, что это не так?
— Говорят, после моих похорон он немного тронулся умом. Помнишь, мы возвращались в Йорке после прогулки? Он жил тогда со своими солдатами в лесу, вот и увидел нас. Он тут же меня признал и вбил себе в голову, будто ты украл меня у него — взял в любовницы. Мне кажется, что он решил, что и похороны были фальшивые, что ты затеял их, чтобы его облапошить, увести у него невесту.