Тут же меня пронзила невероятная злость. И для нашего общего блага, дай бог, чтобы это была не она.
Тринадцатая глава.
Техническая правда
Я РАБОТАЮ в проходах, а Беннетт полностью владеет аудиторией. И если быть честной ― он владеет мной. В основном, моя сияющая улыбка из-за него, но так же и благодаря другим окружающим нас людям. Толпа контактирует с властью имущими, пока я серфингую в море эндорфинов. Каждый раз, когда наши с Беннеттом взгляды встречаются, чувственное напряжение оживляет мои нервные окончания.
Но я также в восторге и от толпы. Разговариваю с ними. Отвечаю на вопросы. Я поворачиваюсь, удерживая микрофон для мужчины с бумагой. Его руки дрожат, когда он начинает читать по своей записке, задавая вопрос о налоговой реформе.
Беннетт великолепен. Он внимателен к парню, и дает серьезный ответ об экономике, но также вставляет шутку, и парень вместе с публикой смеются. Снова и снова я становлюсь свидетелем подобного взаимодействия, мой разум уносится, потому как Бен, несомненно очарователен. Другой мужчина шагнул к микрофону. Никаких бумаг, никакой нервозности, если не считать того, что он зол. На этот раз речь идет о политике. Бен кивает, призывая диктора повторить вопрос мужчины, все камеры устремляются на парня. Снова, мой благоговейный бесстрашный сенатор переадресовывает его и отвечает вопросом на вопрос, черт возьми, он далеко выходит за рамки ответа. Мужчина у микрофона поблагодарил его, затем поблагодарил меня.
Я удивляюсь подобным закидонам бизнес-встреч людей, слушая их, решая их проблемы ― в сущности, давая им право голоса. Это невероятно мощно, даже если я всего лишь стажер. Я очарована и возбуждена. Напряжена.
― Ух ты! Ты только посмотри на себя, ― слышу знакомый голос прошептавший над моей головой.
Я повернулась кругом, и встретилась с парой грозных и цветом, как мокрый асфальт, глаз.
― Колин, что ты здесь делаешь? ― я сгримасничала, увидев своего двоюродного брата в коридоре, треплющего мою укладку, пока я рассматриваю его.
― Разве это не то, что делают семьи ― поддерживают связь?
― Не наша семья, ― отвечаю я.
Если кому надо насладиться отчетностью перед дедушкой и бабушкой, то только ему. Я хочу рассмеяться и закричать, швырнув это ему в лицо. Колин с ухмылкой посмотрел на меня. Блеск в его глазах обозначал, будто я сделала что-то невероятное, чем он сможет воспользоваться, чтобы втереться в доверие стариков и получить финансовую подачку. Инстинктивно я поправила шарф на шее, скрывая следы от укусов и засосы украшающие ее.
Он пожимает плечами.
― С каких это пор ты вошла в политику? И с республиканцем. Прискорбно. Старики должны знать, что ты тусуешься здесь… С Сенатором Роллинг Стоун? [ игра слов: популярный журнал, где было опобликовано фото сенатора ― «Rolling Stone», и его фамилия ― Stone. ― прим. ред.] Насколько это для тебя серьезно?
Гнев молниеносно пронесся по мне, и я в недоумении подняла на него глаза.
― Если ты решил задать вопрос, то очередь начинается вон там.
Он лишь указывает подбородком в сторону сцены.
― Ты же не в серьез. Это что-то вроде бунта? Бабушка с дедушкой будут разгневаны. Будет лучше, если ты скажешь политике ― adios.
― То, что я делаю, тебя не касается.
Черт, мой двоюродный брат ― гадюка, будет использовать это, но я не могу позволить ему. И не стану! Его слова, словно удар под дых, и мой пульс зашкалил. Наклонив голову в сторону от микрофона, я хочу раскусить его.
― Серьезно, что ты хочешь и почему ты здесь?
― Давай начистоту, ― отвечает он. ― Нолан пригласил меня.
Несколько людей вокруг нас фотографировались на память. Я прищурилась, тщетно пытаясь вспомнить. Я боялась, что Дин Нолан увидит меня с семьей и захочет упомянуть об этом, и именно поэтому я стараюсь не бросаться в глаза. Прямо сейчас мне необходимо охладить пыл своего кузена, если это возможно. Игнорируя Колина, я сосредоточиваюсь на человеке у микрофона.
― Вот наклейка на бампер, ― улыбаюсь я парню в очереди; и очередь из других людей ждет, чтобы задать свой вопрос Беннетту. Кивнув, я указываю на молодую леди, которая за перекладиной и одета в стиле «Голосую За Сенатора Стоуна», затем протягиваю ей микрофон.
Колин отступает, и я думаю, как хорошо, что он уезжает: но ― нет. Он встает позади меня и шепчет так, чтобы я слышала:
― Ты даже не выслушала меня, но ты знаешь, я ведь должен сказать свое слово. То, что ты здесь, разве не бунт? Агитируя другую предвыборную кампанию, если ты серьезно относишься к сенатору. Ведь бабушка с дедом оказывают кое-кому поддержку.
Если бы все было так просто. Я не могу позволить ему приблизиться хоть на дюйм к реальному «сенаторскому» вопросу, поэтому я заставляю себя улыбнуться. Засмеяться.
― Я делаю одолжение. Джон работает над одним материалом. Он снаружи. ― Я смотрю на Колина, убеждая его в своей точке зрения.
Я точно не собираюсь удирать отсюда из-за того что здесь мой кузен, но и не хочу, чтобы он оставался. У меня есть выбор и необходимость решить эту проблему с Колином: лучше раньше ― чем позже. Я передаю микрофон женщине в очереди, затем направляюсь в сторону своего кузена, хватаюсь за то, что могу сделать пока не грянула буря, после того как он побежит докладывать бабушке.
― Так что же ты намерен делать?
― В смысле?
Я делаю глубокий вдох, пытаясь контролировать желание придушить его.
― Для твоего же блага, тебе лучше не начинать распространять глупые сплетни о Джоне и его проекте с сенатором. Теперь, если не возражаешь, у меня есть работа, которую необходимо делать.
Черт возьми, я чувствую, как звенит сказанное имя Джона, когда я использую своего друга в виде приманки, чтобы сбить с реального следа Колина. Это был не мой план ― работать в округе Колумбия со Стоуном; но вдруг я вижу, что прошлые границы размываются. Связывающий нас вместе с Беннеттом план меняется, но не так, как мне бы того хотелось.
Я не могу объяснить или проанализировать ощущения, почему Беннетт так глубоко запал мне в душу, но что я знаю точно, что бы это ни было между нами, я не смогу это остановить. И я не собираюсь убегать просто потому, что это непривычно.
Люди из зала смещаются, бросая на нас косые взгляды. Колин берет меня под локоть, и уволакивает в заднюю часть коридора, за пределы слышимости окружающих.
― Джон обычный журналист. Никого не волнует некий папарацци.
Его голос жесткий, в свою очередь я становлюсь намного собраней и серьезнее.
― Ты действительно готов заявить об этом во всеуслышание? Потому что я ― нет, у меня не было намериний сообщать об этом! Ни бабушке, ни деду, раз уж на то пошло.
― Давай, поговорим снаружи, ― кивком и с рыком спросил он меня: ― Можешь?
― Минуту.
Бросив сумку со значками, наклейками и флагами, которые раздавала на столе, я направляюсь в сторону выхода. С каждым шагом, мой желудок опускается, будто в нем гаечные ключи. У меня есть, что скрывать. Насколько близко я сотрудничаю с сенатором, и как он обладает мною. Возможно, если Колин решит, что я все еще пишу для «Глобуса», он отступит. Оставит меня в покое. Пытаюсь найти причину, по которой я бы рискнула не только своим будущим, но и плести ложь за ложью, чтобы мой кузен остался ни с чем ― это становится для меня решающим, ― я хочу то, что предлагает мне Беннетт.
Чем больше я стараюсь разложить по полочкам свои идеи, касающиеся мужчины, который скоро будет моим Домом, тем запутаннее становятся мои мысли. Может быть, это предупреждение — верный признак того, что я делаю что-то неправильно. Если я хочу быть уверенной в своих действиях и не оступиться, то не стоит ехать в Вашингтон. Кого это волнует? Джон бы разочаровался, но он бы понял. Хватить обучения ― я более чем достаточно прошла стажировок. Более чем уверена, что моя семья уже не будет моей, если они почуют правду.