(поет Луч)
Кража
ВИОЛЕТТА. Два года жила этой безумной идеей — выпустить такую вот гладкую, красивую пластинку. Как у Моцарта. Я стала писать песни как заведенная. Ничего не видела, ничего не хотела кроме одного: чтобы была у меня своя пластинка. «Альбом» — про себя говорила это слово и плакала. Я видела, как он выглядит, знала, сколько стоит, присмотрела несколько магазинов, где надо его продавать. И уже понимала: умру, если не сделаю этого. Не хотела я никакой славы — плевать. Мне надо было избавится от этих песенок, от этого проклятого города и его уродов. У Саши выяснила, сколько стоит самой сделать пластинку… Эх, нечего было мне продать — я бы продала. И тогда я украла.
Я всегда подозревала, что воровать легко. Нужно только очень чего-нибудь хотеть: шубу, машину, бассейн на даче. И дается, как известно, один шанс. Второй раз уже ничего не получится. Нет легкости, нет фарта.
Дала объявление: няня, ищу работу. Проставила — смешную цену. Рассчитала правильно: жадные, они самые богатые. Договорилась с артисткой одной нашей — они с мужем в Израиль уезжали, а квартиру никак не могли продать — мне предложили пару месяцев пожить. Я клиентам переговоры назначала "у себя дома" — чтобы не сомневались и паспорта, например, не спрашивали. Оценивала как: баб по кольцам, мужиков по ботинкам. Выбрала тетечку лет сорока: шесть колец с брюликами и сережки. У нее с молодым мужем только ребенок родился. Почуяла — то что надо.
Работала я два дня. В первый же все узнала — где деньги, где что. Второй — Лиза, хозяйка, на работу не поехала. А назавтра утром пришла, поздоровалась, проводила хозяев на работу, собрала, что положено — и гуд бай. Маленький заливался — даже не подошла.
Вещи снесла Юрочке, гитаристу одному. Он сам почти что вор. Но тут везение и кончилось. Юрик не обманул — его просто утром у ресторана нашли. Убили.
Вот тогда я испугалась. С Ярославского уехала в Александров. Там уборщицей в клуб устроилась, единственное место, где фортепиано настроенное было.
(поет Прощание шотландки)
Больно
ВИОЛЕТТА. Пиши, брат, пиши. Жми на кнопки. Зачем тебе знать, что я не та, что мне осталось всего ничего: дворик, пакет молока, сдобная булочка. И еще нужна мне скамейка — чтобы посидеть, посмотреть на людей и птиц. Люди откажутся, а голубей можно и покормить. А коту молока налить — только оно сразу в землю уходит, не успевает кошка лизнуть — и нет молока. Но я еще куплю. А ты пиши, пиши. Все равно не узнаешь, сколько мне лет — я уже умирала, мне все едино. И как звать меня я правды не скажу — пиши неправду, пиши — Виолетта. Ну-ка, что там у тебя получилось (читает бумажку):
"Гр-ка Виолетта Смирнова, 1970 г.р. доставлена в 7 отделение ГУВД г. Александров 4 декабря с.г. в 00. 43 часов с площади Свободы. Обнаружена патрулем во время ночного дежурства. Гр-ка Смирнова В. Находилась на земле, и имелся риск замерзнуть. Задержанная не находилась в состоянии алкогольного опьянения, но на вопрос сержанта Соловьева В. А. ответила нецензурно и плюнула слюной, и попала на рукав. В результате гр-ка Смирнова В. доставлена в отделение. Данные сообщить отказалась, документы личности отсутствуют. По факту данного дела вызван дежурный врач поликлиники севастопольского района Седой А. Г., невролог. Дежурный Орлов Александр."
Написал, а все неправда. А правда тебе и не снилась. Тебе и не за чем правду знать.
(поет Пригвождена)
Домой
ВИОЛЕТТА. Все, оказывается, быстро проходит. Повалялась в психушке в Александрове — и обратно в Москву, в свой театр. Там и не спросили, где была. Я теперь шумовичка. Меня теперь зовут Лариса. Мне Виолетта не нравится. Когда выписывали новый паспорт, я попросила. Врач, Артур Григорьевич разрешил милиционеру.
Артистка та квартиру продала. Драгоценности не нашли. Перед Сашей виновата, но этого не вернуть.
Мне теперь очень хорошо. У меня два любовника — Савелов и Федор Иванович. Новое пальто. Я часто мечтаю. Мне хочется, чтобы был муж. Он бы покупал на всю неделю йогурт. Потому, что артисткам нужен по утрам йогурт. А потом, после йогурта, варил бы мне кофе. А я включала бы радио и слушала любую музыку. Мы бы жили у него в квартире. И мамы у него нет — она и отец его умерли уже давно. Он о них уже и не плачет. И однажды, в среду, по радио я услышала бы свою песню. А как она там оказалась? А Бог ее знает.