— А ваши женщины тоже воруют?
— Конечно, нет. Женщинам не положено.
— Представляю, как ты обогатил семейный бизнес! Они крадут ценности, прячут в условленном месте, и все, что тебе остается, — только их «разыскать». Признайся, так ты и прославился?
— Ничего подобного. У нас договоренность совсем другого рода: я не касаюсь семейного бизнеса и держу насчет него язык за зубами, а они снабжают меня информацией, которая может пригодиться в поисках. — Встретив выразительный взгляд, Дункан пожал плечами. — Мы не самое порочное семейство, бывает и хуже. Гораздо хуже.
Он припомнил, как относятся в семье к его стремлению соблюдать закон и порядок. «Ну, парень, доложу я тебе, скатился ты на самое дно, — не раз говаривал дядя Патрик. — Не думал я, что доживу до такого!»
— Ты рассказываешь, чтобы я не слишком расстраивалась!
— Правильно, но к тому же я говорю правду.
У нее вырвался странный звук, нечто среднее между смешком и всхлипыванием. Ее реакция несколько успокоила Дункана. По-прежнему оставаясь в пальто, она взяла бокал вина.
— Если дедушка, в самом деле имел отношение к этому пейзажу, я сделаю все, чтобы помочь тебе найти его. Чем скорее он попадет к законным наследникам, тем лучше.
Дункан спросил себя, какого черта не признался во всем много раньше. Неужели и правда думал, что она напару с дедом прятала краденое полотно? Женщина, неспособная забраться в дом даже в городе-призраке, где все брошено за ненадобностью?
— Значит, будем работать вместе.
Алекс откинулась в кресле — воплощение эротических фантазий, но никак не напарник по раскрытию преступления. Тем не менее, в поисках Ван Гога лучшего не найти.
— Что тебе известно? — спросила она.
— Почти ничего, — поморщился Дункан.
— Думаю, теперь, когда всем, наконец ясно, что я никогда не слышала о пейзаже Ван Гога, — Алекс помедлила, чтобы испепелить его взглядом, — дело пойдет быстрее. Ведь ясно?
— Мы уже договорились.
— Ну, да, и ты был на редкость красноречив, когда рассыпался в извинениях. Ладно, уж, помогу тебе, но при одном условии.
— Каком? — спросил он, ни минуты не сомневаясь, что условие его не порадует.
— Ни дедушкино и ничье другое имя в нашем городе не будет упомянуто, если речь идет о незаконных действиях.
В первый момент Дункан и в самом деле не пришел в восторг, но потом вспомнил, что сам многократно перекраивал истину: придавал ей форму, более удобоваримую для прессы, иногда смягчал ее, иногда, наоборот, придавал ей специй, в зависимости от вкуса заказчика. Истина служила лишь гарниром к возвращаемому имуществу.
— Согласен. А взамен обещай делиться со мной всем, что узнаешь, каким бы незначительным оно ни казалось.
После короткого размышления Алекс кивнула, сбросила пальто на спинку кресла и достала из сумочки блокнот на стальной пружине, совершенно новый, и шариковую ручку, которой тоже еще ни разу не пользовались, судя по блестящему синему колпачку. Потом Дункан заметил, что стержень уже наполовину пуст. Как возможно наполовину исписать ручку и не потерять колпачок? Почему не изжеван кончик, не исцарапан прозрачный шестигранный цилиндр? Аккуратность на грани безумия!
— Итак, что мы имеем на сегодняшний день?..
— Что твой дед, быть может, нарочно позволил информации просочиться. У него ведь существовали связи по всей стране. Думаю, он намеревался продать Ван Гога.
Алекс открыла рот для возражений, но так ничего и не сказала. Опустив взгляд на блокнот, она забарабанила по нему кончиком ручки.
— Далее, убивают мелкого мошенника Джерси Плотника где-то в Свифт-каренте или поблизости от него и подбрасывают в библиотеку. Он работал на более крупную рыбу, на Гектора Мендеса.
— Ты и это знал? А насчет Плотника знал, конечно, с самого начала!
Настаивая на полной откровенности, Дункан считал ее наилучшим вариантом, но теперь засомневался.
— Ну да, знал. Знал и не рассказал полиции. Только не нужно лекций на тему «Порядочные люди так не поступают».
— А кто убил его, ты тоже знаешь?
С него уж слишком! Опять она записывает его в навозные жуки.
— Я бы тогда сказал полиции.
Алекс хмыкнула, но от комментариев воздержалась. Он продолжал:
— Далее, пистолет в твоем ящике.
— Правильно. Кто-то его подкинул, как и труп.
— Наверняка тот же человек, что пытался сбить тебя на машине, подозрительно похожей на мою.
— Вот именно.
— Можно списать на расхожий цвет и марку, но интуиция подсказывает, что совпадение не простое. Кто-то пытался предвосхитить события, исключить всякую возможность, чтобы мы взялись за дело вместе.
— Мог бы не трудиться. Ты и сам все успешно испортил.
— Кстати, на меня тоже покушались.
— Когда?
— Когда мы с Томом ходили в горы. В меня стреляли, промахнулись, но надорвали веревку. Происшествие чуть не стоило мне жизни.
— И ты ничего не сказал?!
— Во-первых, все обошлось, а во-вторых, когда в тот вечер ты явилась со своей стряпней, нам было не до разговоров.
Бледные щеки Алекс порозовели.
— И что же, вся эта суета: выстрелы, попытки переехать машиной — ради одной картины?
— Нет, ради того, что за нее можно получить.
— В таком случае… — она поднялась, но тут же снова села, — в таком случае, пока картина не найдена, мы все в опасности!
— Ты права.
— Письма, о котором говорил дедушка, не оказалось. Может, его выкрал Джерси Плотник? Но при нем ничего такого не обнаружили. Может, забрал тот, кто его застрелил?
— Если нашлось что забирать. Плотник, может, и не знал о письме.
— Дедушка мог вообще не написать его. Сам подумай, если бы оно попало в руки убийцы, он давно уже добрался бы до картины.
Некоторое время они молча размышляли. Каждый из них нервничал: Алекс барабанила ручкой по блокноту, Дункан расхаживал по комнате.
— Кто душеприказчик?
— Я, — заявила Алекс.
— А как насчет депозитного ящика?
— Был, но совсем маленький. Там лежали только договор о покупке дома, немного акций и тому подобное.
— Никаких картин?
Она помотала головой и начала по очереди водить подушечкой большого пальца по ногтям, словно в поисках зазубрин. Звук раздражал, но не так, как непрерывная барабанная дробь по блокноту.
— Где хранилось завещание?
— Дома. В смысле — дома у дедушки. Если письмо украдено, то человеком, который имел туда доступ. Если бы в дом проник посторонний, стало бы известно, так?
— Ну…
Дункан сделал большой глоток вина. Признаваться в таких вещах неприятно, однако он сам настаивал на откровенности.
— Проникнуть в дом можно и незамеченным.
— Что ты хочешь сказать?.. — запнулась, потом (видимо, увязав в одно целое его слова с тем, что уже знала о его семье) уставилась на Дункана во все глаза. — Ты вламывался в дедушкин дом?!
— До тех пор, пока я не убедился в том, что ты никак с картиной не связана, просить твое разрешение на обыск я посчитал излишним.
Наступило молчание. Зная, что Алекс неглупа, он ждал, когда она придет к дальнейшим нелицеприятным выводам.
— И что еще ты обыскивал?
— «Антикварный магазин Форреста», ну и, конечно… твою квартиру, — Дункан потер лоб, проклиная себя за то, что не держал язык за зубами.
Тут следовало рассыпаться в извинениях, но он не умел и из страха ляпнуть что-нибудь глупое промолчал. Алекс снова поднялась и повернулась к зеркалу (видимо, чтобы не смотреть на него).
— Ты обманул мое доверие во всех отношениях… Голос ее дрожал. Дункан приблизился и остановился рядом. В зеркале показалось теперь два отражения.
— Не во всех. Ты стала близкой и нужной мне, как никакая другая женщина.
Он чувствовал отчаянную потребность признаться в любви. Увы, даже стоя рядом, они теперь находились врозь.
— Нет, Дункан.
— Алекс!
— Нет.
Она повернулась, и он увидел, что глаза ее полны слез.
— Я не могу и не хочу больше о нас говорить или даже думать! Я помогу тебе найти Ван Гога только ради того, чтобы исправить ошибку, понимаешь? Когда он будет найден, ты уедешь.