— Но мне это не свойственно.
Джо помялся.
— Я не хотел говорить об этом до службы, но, похоже, придется. Рабочие уйдут, если не получат жалованья после сегодняшней проповеди. Им не свойственно работать бесплатно. У них семьи, а мы задолжали им уже за четыре недели.
— Они знают, что мы расплатимся с ними, как только у нас появятся деньги.
— Разумеется, знают. Но они уже потеряли надежду, что они появятся. Рабочие видят, как идут наши дела. Денег-то хватает только на переезды.
— Если соберется большая аудитория, мы получим сегодня не меньше двух тысяч долларов.
— И тут же отдадим их. Двести долларов за аренду земли, еще двести — за бензин, пятьдесят — за электричество, половину, то есть тысячу, — местной церкви, и что останется? Пятьсот пятьдесят баксов. Отними еще деньги на питание, и мы не сможем заплатить даже одному рабочему.
Пастырь молчал.
— Ты, конечно, можешь попросить денег у Беверли, — добавил Джо.
— Не могу. Она и так дала их больше чем достаточно.
— Тогда тебе нужно чудо. Ты его увидишь?
Внезапно Пастырь помрачнел.
— Возможно. Если ты мне на него укажешь.
— Указывать не придется. Он будет сидеть в первом ряду. Один. Звать его Джейк Рэндл.
После ухода Джо Пастырь долго смотрел на белые прямоугольники. Они сильно изменились с той поры, когда он проповедовал общине Бога мира и любви. То был Бог терпения и понимания, который тянулся к людям и выслушивал их мольбы, который послал к ним Своего Сына, Искупителя грехов наших, чтобы все, кто принимал Христа, мог ли прийти к Нему. Но то был Бог других мест, других времен. Бог мира, разочаровавшегося в себе, в материализме цивилизации, в мерзости и ужасе войн. Бог для детей.
Но дети уже выросли. И сегодняшний Бог, оставаясь тем же самым Богом, более напоминал Иегову из Ветхого завета, а не Христа из Нового. Это был Бог мщения, наказания, который мог приговорить к вечным мукам любого, кто не соглашался принять Его Сына, Христа, как мессию. И не допускалось ни малейшего отклонения от написанного в Библии слова Божьего, какого-либо иного толкования. Человек рождался в грехе и в грехе же умирал, если только не приходил к Нему, не омывался кровью барашка[12] и не рождался вновь.
Пастырь закрыл глаза. Это был тот же Бог, тот же самый, тот же самый. Что случилось с Ним, чего он, Пастырь, не заметил? А может, он был слеп и не мог видеть того, что все время было у него перед глазами? До того дня, пока патрульные машины не примчались в Дом Господний.
Их приехало четырнадцать, на четырех машинах. Они затормозили перед домом, где располагался зал собраний, подняв облако пыли. Оглядевшись, Пастырь заметил, что Али Эльяха уже нет рядом. Тот удрал, едва патрульные машины перевалили через вершину холма. Облегченно вздохнув, Пастырь вышел к вылезавшим из машин копам.
Один из них направился к нему, на ходу вытаскивая пистолет.
— Ты! Встань лицом к стене и подними руки.
Глаза Пастыря широко раскрылись.
— Что все это значит?
— Делай, что тебе говорят, — рявкнул другой полицейский.
Пастырь начал поворачиваться к стене, когда из дома появились девушки.
— Все к стене! — заорал полицейский.
Девушки в испуге посмотрели на Пастыря. Тот кивнул. Они двинулись к стене.
— Обыщите все помещения! — раздалась команда. — Их должно быть больше.
Пастырь поднял руки, приложил ладони к стене. Полицейский обыскал его.
— Ничего нет.
Пастырь опустил руки и повернулся к ним.
— А теперь скажите мне, что происходит?
Обыскивавший его коп промолчал.
— Это частное владение, — продолжал Пастырь. — У вас есть ордер на обыск?
К нему подошел грузный мужчина с лейтенантскими знаками отличия.
— Ордер у нас есть.
Пастырь взял протянутый ему документ, взглянул на него.
— Можешь не терять времени на чтение, — добавил офицер. — Мы ищем наркотики, оружие и краденое.
Пастырь облегченно вздохнул. По крайней мере, они не ищут Али Эльяха.
— Вы зря теряете время. У нас религиозная община.
Лейтенант сверлил его взглядом.
— То же самое говорил Мэнсон, когда его брали на ранчо Спана.
— Мы не такие.
— Возможно. Но для меня все хиппи на одно лицо. А ты даже похож на него. Такие же длинные волосы и бородка под Иисуса.
— Я не знал, что внешняя схожесть с кем-либо — преступление. — Пастырь покачал головой. — Я ничего не понимаю. Мы прожили здесь уже три года и никому не доставляли хлопот. Что произошло?