Когда через несколько минут она сошла вниз, Кайла нигде не было видно — самый подходящий момент, чтобы, как и хотелось, выйти на воздух и немного отдышаться, остудить горячую голову, привести мысли в порядок.
Она пересекла террасу, где мужчины, собравшись группками, курили и потягивали пиво, и пошла на гул водопада, скрытого за поворотом дороги.
Солнце скатилось на холмы, зацепилось за их вершины и оттуда изливало золотистый волшебный свет на неподвижные кроны деревьев, и зеркальную гладь реки, и ласточек, танцующих в налитом густеющей синевой небе. Зачарованная этой магией предвечерья, Нелл прислонилась к вросшему в берег и склонившемуся над водой клену — буквально распласталась на нагретом за день стволе — и вновь ощутила в себе желание, разбуженное взглядом, прикосновением, поцелуем Кайла. Если продолжать верить материнским предупреждениям, все это — табу, но... Нелл им больше не верила. Впрочем, она усомнилась в них еще раньше, но не спешила нарушать запреты. Почему? Просто что-то всегда и непременно удерживало ее на краю последнего шага. Почему?! Должно быть, она, не сознавая того, ждала мужчину, который заставил бы жить и волноваться не только тело, но и душу. И инстинктивно угадала такого в Кайле...
И дело не в готовности к сексу; главное — быть готовой открыть другому человеку свои чувства, принять его в свое сердце, а значит, здорово рискнуть, ибо подобная открытость делает тебя легкоуязвимой. Стало быть, готовность к риску — вот ключ к пониманию сути отношений двоих... Гертруда не пошла на риск ни с мужем, ни с дочерью.
— Нам надо поговорить, — раздался за спиной Нелл чей-то голос.
Она обернулась: в двух шагах от нее стоял Конрад.
— Согласна, — ответила Нелл, изо всех сил притворяясь спокойной.
— Так почему бы тебе не начать? Ведь это ты свалилась как снег на голову, ты заявилась незваной в мой дом... Зачем?
Он стоял против солнца, и золото лучей делало серебряную шапку волос похожей на шлем древнего воина. Что ж, война так война, и Нелл вступит в бой с открытым забралом.
— Я приехала, чтобы разыскать своего деда. Его имя — Конрад Гиллис.
— Вот как? — Конрад то ли скептически, то ли презрительно поджал губы. — А поподробнее?
— Мою бабушку звали Анна Йоост, она родилась и жила в Клейнмиере, там и встретила вас в последние дни войны, когда канадцы освободили Голландию. Вы пробыли в деревне несколько дней, а через девять месяцев она родила внебрачного ребенка — мою мать.
— Отцом мог быть кто угодно. — Конрад сдвинул брови.
— Только вы. Анна оставила дневник, в котором упоминаетесь и вы, и Морт-Харбор. Она очень подробно описала и место, где все происходило, — заброшенную ригу на ферме своего дяди.
Тень — то ли прошлого, то ли давней и больной памяти о нем — легла на лицо Конрада, но не прожила на нем и минуты. Старик не собирался сентиментальничать.
— Это было слишком давно, чтобы оставаться правдой. А ты почему объявилась только теперь?
— Я узнала обо всем недавно. Моя мать умерла четыре месяца назад, а через два месяца после ее смерти я наткнулась на дневник Анны, прочла его, и вот я здесь.
— И что тебе нужно? — Конрад всем своим видом давал понять, что готов защищать свою жизнь от непрошеного вторжения.
— А что вы можете дать? — Нелл, затаив дыхание, ждала ответа на свой самый главный вопрос.
— Как видишь, живем небогато — денег не густо. — В словах прозвучала откровенная издевка. — Тут ты просчиталась.
— Мне не нужны ваши деньги. — Задетая за живое, она решила пойти ва-банк. — Я надеялась найти здесь приют и... ласку... Если повезет, так и вашу любовь.
Короткий смешок Конрада был красноречивее любого ответа.
— Ну а твоя настоящая семья?
— Восемнадцать лет назад умерла Анна, через десять лет — отец, потом ушла мама. У меня никого не осталось. Больше детей не было. — К горлу подкатил ком, и горечь непролитых слез нашла выход в жестокой насмешке: — Стало быть, других внуков можете не опасаться.
— Ты мне ни к чему. — Конрад, казалось, пропустил последнюю фразу мимо ушей. — Лишнее беспокойство.
Она и не предполагала, что слова способны причинить столько боли...
— Этим утром я пыталась уехать!
— Плохо пыталась. — Ни один мускул не дрогнул на непроницаемом и холодном, как ньюфаундлендский гранит, лице старика.
Нелл забыла про гордость и в мольбе, как нищий за подаянием, протянула к нему руки.
— Я вам совсем не нужна?
— Мне нужно, чтобы ты убралась отсюда, — вынес Конрад свой приговор.
Вот и вся история... Вот цена всех страданий Анны... ее любви, муки и стыда длиною в жизнь... стыда, укравшего детство у Нелл и унаследованного ею от бабушки и матери. Боль и ярость бились в сердце Нелл, минуту назад распахнутом для любви.