— Блинчики готовы!
В конце концов, причесаться можно и потом, и Нелл распахнула дверь.
— Бегу!
Но Кайл преградил ей путь, и было в его лице что-то такое... Он протянул к ней руку, провел ладонью по всей длине волос, зачерпнул их в горсть, поднес к своему лицу и прижался к ним щекой.
— Ты такая красивая. Такая живая, настоящая... Я...
Он осекся на полуслове, гримаса боли и страдания — настолько мгновенная, что Нелл подумала, будто это ей лишь показалось, — исказила его лицо, потом оно снова затвердело. Затаив дыхание, она смотрела на него, умирая от нежной жалости, и ждала. Как оказалось, напрасно.
Он отнял руку и, глядя мимо Нелл, сказал:
— Поторапливайся, Глэдис заждалась.
Как во сне Нелл прошла через гостиную и оказалась на кухне, где аппетитно пахло свежим кофе и поджаренным беконом. Она о чем-то болтала с Глэдис, избегая смотреть на Кайла, глотала обжигающий напиток и с каждым глотком наполнялась гневом против этого мужлана, вообразившего, что он может дергать ее за ниточки, как послушную марионетку: захотел — приблизил, захотел — оттолкнул. Вместе с тем внутренний голос подсказывал ей, что, возможно, не так все просто; ведь не привиделась же ей, в самом деле, эта боль... Она глянула на него из-под опущенных ресниц. Сдается, его тоже не отпускают демоны прошлого.
— Кайл говорит, вы приехали из Голландии. — Глэдис снова наполнила ее чашку. — Что вас привело в Каплин-Бэй? Его и на карте-то не найдешь.
— Давно собиралась побывать в Канаде, а в Ньюфаундленде, как я слышала, есть удивительные места, куда можно добраться только на катере. Мне хотелось бы провести несколько дней в таком месте, и я выбрала Морт-Харбор. — Заготовленная и отрепетированная фраза прозвучала не слишком убедительно, но Глэдис ничего не заметила.
— Вот и хорошо. С Кайлом и поедете.
Нелл думала, что ослышалась.
— И тебе туда же?
— Мне надо кое-кого навестить. — Он явно не намеревался поддерживать разговор.
— А когда отходит катер? — обратилась она к Глэдис.
— В четыре, — ответила та. — Если хотите, я позвоню Мери и попрошу приготовить для вас комнату.
— Буду признательна за хлопоты. — Нелл уже знала, что в Морт-Харборе только Мери Байетт сдает комнаты.
Глэдис вернулась через минуту.
— Ну, все. — Она была искренне довольна своей расторопностью. — Вовремя позвонила. У нее как раз две свободные комнаты, так что устроены вы оба.
— Разве ты не у друзей остановишься? — недоуменно вскинула брови Нелл и получила в ответ короткое «нет». — Пожалуй, ты был прав насчет карибу... — Нелл еле сдерживалась.
— Помнится, еще вчера гостиница была тебе не по карману, — уличил ее Кайл.
Нелл никогда не умела врать и всегда попадалась. Разозлившись на себя, она сорвала зло на Кайле, ответив почти грубо:
— Мои финансовые дела тебя не касаются.
— Вот и вся награда за труды по спасению принцессы. — Кайл поднялся из-за стола. — Спасибо Глэдис. Позже я вернусь за вещами.
Нелл закончила завтрак в одиночестве и отправилась на берег. Морской бриз остудил горячую голову, и к концу прогулки она уже наверняка знала, что не станет ничего придумывать, чтобы отыскать деда, а предоставит обстоятельствам все решить за нее. Она немного успокоилась, однако Кайл упорно не шел у нее из головы. Разумеется, и здесь ее переживания напрасны: нельзя избежать неизбежного; а Нелл нисколько не сомневалась, что встреча с Кайлом в Морт-Харборе — как с Гулливером в Лилипутии — неминуема. Интересно, кого ему нужно навестить? Не женщину ли? В том, что в жизни Кайла были женщины, она тоже не сомневалась, и эта уверенность причиняла ей боль. Время подгоняло, и она поспешила вернуться, чтобы упаковать вещи, расплатиться с Глэдис и попрощаться с Шерлоком...
Когда Нелл появилась на причале, Кайл был уже там. Небрежно кивнув ему, она легко взбежала по шаткому трапу на борт катера, где, как на заправском судне, был и пассажирский салон, и бар, и грузовой отсек. Капитан дал сигнал к отправлению, и скоро за кормой забурлила вода, заметались потревоженные шумом двигателя чайки; пенный след становился все шире: катер вышел в открытое море. Нелл смотрела на берег: чем больше он удалялся, тем ближе оказывалась она к той цели, ради которой и затеяла свое путешествие, перевернув последнюю страницу бабушкиного дневника...
Источавшая запах плесени, исписанная выцветшими от времени чернилами бумага добросовестно сберегла грустную повесть чужой, в общем-то, жизни. Анна подробно описывала всю свою родню и подруг, и страх перед войной со всеми ее тяготами, и сбывшиеся ужасы оккупации. После освобождения тон повествования заметно изменился; видно было, дневник открывали нечасто и ненадолго: записи становились короче, а промежутки между ними все увеличивались.