В его голосе появились новые нотки: Мэдлин насторожилась. Она подняла голову и всмотрелась в лицо любимого. Его глаза были темными, серьезными и немного… робкими?
Она поспешно вытерла лицо и чуть отстранилась, чтобы лучше его видеть.
— В чем дело? Что тебя так тревожит?
— Мне кажется, что я очень больно тебя ранил.
Его нежный, встревоженный тон чуть не вызвал новый поток слез, но она сумела с ними справиться, У нее появилось ощущение, что сейчас произойдет нечто важное, и ей не хотелось ничего упустить.
— По-моему, мы оба можем признать себя виновными, — осторожно проговорила она.
— Я оставил тебя одну, без денег.
— Мое положение не стало хуже, чем было до этого. На самом деле даже лучше: у меня остались твои подарки. Знаешь, я ведь их продала, — призналась она. — Все, кроме жемчуга.
— Я рад. Ты прости меня. Ведь это по моей вине случилась вчерашняя беда.
Она возмущенно сузила глаза:
— Стоит ли об этом говорить? Должна тебя предупредить, что я виновата больше, чем ты, так что можешь не пытаться оправдываться.
Уголки его губ чуть приподнялись.
— Слушаюсь. — Подняв руку, он очень бережно погладил ее щеку кончиками пальцев, внимательно глядя на темные синяки, оставшиеся там. — Думаю, что этот мерзавец сейчас горит в аду.
Она улыбнулась:
— Надеюсь, что это так и есть. — Тут она поймала его руку и зажала между своими ладонями. — Но он окончательно и бесповоротно мертв, а мы живы, так что давай больше не будем о нем говорить. Я не собираюсь носить траур. Я достаточно страдала от этого чудовища.
Он раздвинул пальцы, глядя, как переплелись их руки, а потом сдвинул их.
— Договорились. У нас с тобой впереди так много хорошего. Столько лет! И я прекрасно знаю, чему хотел бы их посвятить.
Мэдлин ждала продолжения — и ее Сердце невольно сжалось.
Эйдан поднял глаза и встретился с ней взглядом.
— Когда-то я молил тебя стать навсегда моей. Я сказал, что должен тобой обладать, что ты должна мне принадлежать.
Она медленно кивнула, не отводя взгляда, и стала ждать. Надежда расцветала в ее душе, но она не решалась ей поверить.
Его глаза чуть улыбнулись.
— Ты что-то очень терпелива. Это совершенно на тебя не похоже.
Мэдлин выгнула бровь. Уголки ее губ дрогнули.
— Согласна. Я тебя внимательно слушаю.
Она отпустил ее пальцы и вытянул руку, в которой что-то было спрятано.
— Я увлекся тобой и, как Уиттакер, захотел запереть тебя и держать при себе вечно. — Он чуть наклонил голову. — Я был идиотом. Ты, моя милая леди, не можешь быть чьей-то собственностью, красивой игрушкой.
Он замолчал, чтобы перевести дыхание.
Мэдлин поймала себя на том, что все вокруг стало каким-то расплывчатым — за исключением лица Эйдана, на котором сейчас появилось выражение тревоги и робости.
«Господи! А пять минут назад я считала, что не в состоянии любить его сильнее!»
— Так что я не могу тобой обладать — я могу только предлагать… свою руку и сердце.
Подняв со своих колен, он усадил ее на кресло, которое сохранило тепло его тела, а сам опустился перед ней на одно колено.
— Леди Мэдлин Уиттакер, не согласитесь ли вы стать моей женой, жить со мной, делить все тревоги и радости и состариться вместе со мной?
Она засмеялась сквозь слезы:
— Более романтического предложения я в жизни не слышала! Но где же обручальное кольцо?
Эйдан улыбнулся:
— У меня есть нечто получше.
Он сунул руку в карман и достал оттуда… большое блестящее зеленое яблоко! Положив плод ей на ладонь, он сжал ее пальцы поверх него.
— Обещаю всегда кормить тебя яблоками.
Она улыбнулась и с аппетитом откусила большой кусок, а потом заложила его за щеку, отчего ее лицо стало умилительно перекошенным, но по-прежнему прелестным.
— Это яблоко, бесспорно, чудесное, мой любимый… — эти слова заставили Эйдана радостно улыбнуться, — но если уж я выхожу замуж, изволь вручить мне кольцо!
— Слушаю и повинуюсь, миледи.
Он запустил пальцы в кармашек жилета и, разжав руку, уронил ей на ладонь что-то теплое и тяжелое. Кольцо, нагревшееся в его нагрудном кармане, светилось, словно ярко горящий уголек.
Мэдлин судорожно вздохнула.
— Прочти, что там выгравировано, — предложил он сдавленным голосом.
Она повернула кольцо к свету. На внутренней стороне золотого ободка, где всего несколько дней назад не было никакой надписи, теперь было выгравировано: «Я твой».
На этот раз, когда они любили друг друга на ковре перед камином, Мэдлин даже в голову не пришла мысль о том, что сначала следовало бы задуть свечи.