Ей потребовалось какое-то время, чтобы выкупить все фамильные имения и имущество, проданное различным покупателям. Последний гектар был выкуплен ею, когда прошлой весной началась пахота.
И никто — ни Наполеон, ни сам Господь Бог — не может забрать у нее то, что ей принадлежало. Она это заработала.
Когда Симон поздним утром возвратился домой, Жоржи готовилась уезжать, ее уже ждала карета с вещами.
— Что это, черт возьми, ты надумала? — сведя черные брови на переносице, спросил маркиз, влетев в библиотеку, где Жоржи торопливо писала записки своим подругам. Симон успел заметить у подъезда ее карету.
— Я должна вернуться во Францию, чтобы защитить свои владения.
— Не тогда, когда к Парижу движется Наполеон! Я запрещаю тебе это делать!
Жоржи насторожилась, вспомнив, как некогда похожие команды слышала из уст своего мужа. Положив перо, она повернулась к Симону с холодным выражением лица.
— Ты не можешь мне запретить.
— Только попробуй! — Все встречи и заседания в тот день были бурными и непродуктивными, и Симон был основательно взвинчен.
— Не угрожай мне, Симон. Ты не имеешь права что-либо мне запретить.
— Я найду способ защитить твое имущество.
Жоржи поднялась с кресла и посмотрела ему в глаза. Весь ее вид говорил о решимости.
— Я должна быть там лично. Мое имя кое-что значит в Лионе.
— Ты не сможешь защитить себя от Наполеона!
— Я прошла через такой ад, — горестно вздохнула она. — И если пережила все это, то смогу сладить и с Наполеоном. Подумаешь, Наполеон!
— Понятно, — отрывисто произнес Симон. Сорвав с рук перчатки, он швырнул их на пол, словно бросая ей вызов. — Ты спала с ним?
— Я не стану отвечать на этот вопрос.
— Да или нет, черт возьми?
— Нет, — лаконично и надменно бросила она. — Удовлетворен?
Об удовлетворенности Симона в этот момент говорить было бы излишне. Он проигнорировал ее вопрос. Он был разъярен до такой степени, что готов был запереть ее в спальне и сделать пленницей. Однако скоро этот момент миновал, и, понимая, что прямой атакой ничего не добиться, он перешел к дипломатическим средствам.
— Послушай, дорогая, — вежливо предложил он, — позволь мне переговорить с Талейраном. Он наверняка сможет направить войска, чтобы защитить твои владения.
— Не думала, что ты настолько наивен. Талейран защищает только самого себя.
— Тогда я найду кого-нибудь еще. Господи, Жоржи, ведь тебя могут убить!
— Моя жизнь оказывалась в опасности десятки раз после революции. Я видела, как мою мать и моего отца тащили драгуны Фуше. В память о моей семье у меня остался только дом, где я провела детство, и я не намерена его потерять.
— Твой управляющий наверняка защитит твою собственность.
— От Наполеона или толпы? Не думаю.
— Считаешь, что это сможешь сделать ты?
— Моя семья жила близ Лиона столетия. Есть немало людей, которые мне сочувствуют. Со мной все будет в порядке, дорогой, — сказала Жоржи примирительным тоном. — Я сообщу тебе о моем благополучном прибытии.
— Меня здесь не будет.
Категоричность, с которой это было произнесено, ее напугала, хотя они оба знали, что в случае начала войны Симон должен ехать. Последние остатки ее гнева испарились.
— Когда ты уезжаешь?
— Утром.
— Похоже, все начинается сначала? — Холодок пробежал по ее спине: вся ее жизнь прошла среди революций и войн.
— Это не может длиться долго. — Что он будет делать без нее?
— Ты можешь умереть, — со слезами на глазах проговорила Жоржи.
Уже в следующую секунду она оказалась в его объятиях.
— Сколько у нас времени? — шепотом спросила Жоржи.
— Мы уезжаем на рассвете.
«Вот все и кончилось», — с обреченностью подумала она.
— Спасибо тебе за счастливейшие дни всей моей жизни, — пробормотала Жоржи. Ей очень хотелось, чтобы Симон знал, как много он ей дал.
— Ты должна поехать со мной. Я найду способ все устроить. Мы поженимся в Брюсселе. — Симон хотел бы, чтобы они поженились прямо сейчас, но это было невозможно, поскольку делегация уже занималась сборами.
Жоржи с тоской во взоре посмотрела на Симона.
— Я должна прежде съездить в Лион.
— Я не могу переубедить тебя?
— Прошу, не надо, Симон. Я столько выстрадала ради этой земли.
— Правительство уже готовится бежать из Парижа, Франция в состоянии хаоса, а ты все-таки хочешь ехать?
— Я должна.
Воцарилось напряженное молчание.
— Давай заключим сделку, — предложил Симон.
«Все, что угодно, — хотелось сказать ей, — лишь бы я смогла удержать тебя». Однако она понимала ограниченность их возможностей.
— Слушаю тебя, — тихо сказала Жоржи.
— Обещай взять с собой охрану. Я найду достаточное количество французских солдат, чтобы защитить твое имущество. Но как только ты удостоверишься, что твои имения в безопасности, ты должна приехать ко мне в Брюссель.
Это не было ни приказом, ни требованием. А главная радость заключалась в том, что она сможет увидеть его снова.
— Ты сделаешь это?
Она кивнула.
Симон улыбнулся впервые с того момента, как увидел на подъездной дорожке ее карету.
— Дай мне один час, чтобы собрать для тебя охрану. Я поговорю с Талейраном. А после этого у нас будет целый вечер.
Он не сказал, что это их последняя ночь, однако они оба это понимали.
— Позволь мне пойти с тобой. — Ей не хотелось ни на минуту с ним расставаться.
— Будь вежлива с Талейраном, — призвал он.
— Ты должен встретиться с ним? Он страшно беспринципен.
— Он знает, как все нужно делать.
— Дипломатия — искусство возможного, — пробормотала Жоржи с легкой гримасой.
— И еще искусство того, как представить quid pro quo[1]. Он хочет встретиться со мной, чтобы обговорить, как ему сохранить должность министра.
Талейран являл собой воплощенную любезность. Умный, с изысканными светскими манерами, поклонник красивых женщин, он рассыпался в любезностях перед Жоржи. Он незамедлительно гарантировал ей людей для охраны. И пока Симон обсуждал с французским министром вопрос о характере вооруженных сил в Бельгии, Эмилия пригласила Жоржи в гостиную на чашку чая.