Хелена оставила машину на Шиллерплац. Они пошли туда. Шли молча. Заговорили лишь потом, в машине. Немного отъехав от центра, Хелена спросила, хочется ли Хенрику вообще гулять. Она обычно уезжает очень далеко. Некоторых это утомляет. Но пейзаж. Пейзажи только там и можно найти. И она знает дорогу, с которой не видно ни одной линии электропередач. "Звучит, однако, интересно", — сказал Хенрик. Через Северный мост Хелена направилась в сторону Штокерау. По левую руку — Дунай. Леса в пойме. То, что еще осталось от них. Деревья еще серые. Голые. От Штокерау Хелена поехала в направлении Праги. Холмы расступались. Все казалось прибранным и почищенным. Закраины полей резко отличались по цвету от дорог и живых изгородей. В Геберсдорфе Хелена свернула на проселок. Шлагбаум на железнодорожном переезде был опущен. Хелена остановилась и заглушила мотор. Они ждали. За ними выстроились другие машины. Хелена спросила Хенрика, выздоровел ли он. Швед удивленно поднял голову. Потом сказал: "Да-да". Прежде чем она успела задать следующий вопрос, подошел поезд. Остановился на станции. Тронулся дальше. И все машины позади Хелены снова стали заводиться. Их шум подгонял. Не успел поезд миновать шлагбаум, как водители принялись сигналить. Хелена включила зажигание и тронулась. Пока не подрезали. О его удивлении она вспомнила лишь когда они были уже в Обермалебарне и сворачивали на Келлергассе. Хелена припарковалась возле одного из старых винных погребов. Его ворота не открывались уже много лет. И заросли высокими кустами. Ворот за ними было почти не видно. Они вышли. Хелена шла первой. Сразу же за погребами и росшими между ними деревьями им открылась дорога. Она вилась вдоль череды холмов, на половине высоты склона. Направо. На юг. Потом поднималась вверх. Дальше — небо. Налево. На север. По широкой долине тянулись поля. Перелески. Холмы. Потом — снова поля. "Девочки называют ее Длинной дорогой", — произнесла Хелена. Солнце было еще высоко. Холмы поднимались прямо в синее небо. Борозды на полях шли вверх по склонам. Как будто вели на небо. Хелена и Хенрик шли быстро. Хелена засунула руки в карманы. Казалась себе такой легкой. Поодаль от дороги слышно было только жаворонков. Птицы стремительно поднимались в небо. Хелена попыталась следить за одним из жаворонков. Не получилось. Одна за другой птицы падали из поднебесья. Как камешки. В самую последнюю минуту они зависали неподвижно и снова взмывали высоко вверх. И трели раздавались снова и снова. Без передышки. Хелене хотелось побежать. Она шла молча. Опустив голову. Солнце и жаворонки. Почему она не осталась дома. Ей гладить надо. Часто ли она бывает здесь? — спросил Хенрик. Слишком редко, отвечала Хелена. Они пошли побыстрее. Разговаривали. Как часто детям следует бывать на свежем воздухе. Почему Хенрику нужно именно молоточковое фортепьяно. Чем итальянская кухня лучше французской. А может, нет? Дошли до перекрестка. На этом месте Хелена обычно поворачивала назад. Хенрик пошел дальше. Хелена мешкала. Хотела сказать, что дальше никогда не ходила. Потом пошла за ним. Они продолжали разговаривать. В небе кувыркались жаворонки. Воздух был полон их щебетом. Дошли до какой-то деревни. Хенрик взял Хелену под руку. Спросил, нет ли в этой деревне вина. Не зря же эти места зовутся "Вайнфиртель", виноградным краем? Никакого кабачка они не нашли. Казалось, в деревне никто не живет. На улицах — ни души. Перед одним из домов стояла машина с венскими номерами. Другой крестьянский двор был оформлен на испанский манер. С пристроенными колоннами из гипса. Побелен известкой. Перед ним — садик с такими же белеными скульптурками, изображающими сценки из испанской жизни. Бык. Крохотный тореро держит рваную красную тряпку. Ветряная мельничка. Они повернулись и пошли обратно. Вдалеке проезжали машины. Однако звуков не доносилось. Слышны были только жаворонки. У дороги в побледневшее небо поднимались разросшиеся кусты букса. В кустах — высокий кованый крест. Ветер дул им в лицо. Они шли очень быстро. Похолодало. Хенрик обнял Хелену за плечи. Они смеялись над своей попыткой убежать от холода. Стало смеркаться. Со дна долины поднимался туман. Нужно найти кабачок. В этом они были единодушны. Хелена смеялась. Знает ли Хенрик, что такое глинтвейн? Нет? Глинтвейн — это прегрешение. Вино подогревается. С гвоздикой и корицей. Ужас. Компот из вина. Настоящий знаток и в рот не возьмет. Но при таком холоде — необходимая вещь. И с ним едят хлеб со смальцем. У нее слишком тонкая куртка, сказал Хенрик. Хелена снова рассмеялась. Ей не холодно. С тех пор как она похудела, ей вообще не бывает холодно. Последние метры до машины они пробежали. Кабачок нашелся в Холлабрунне. Хелена заказала два глинтвейна. И два куска хлеба со смальцем. Без лука. И без чеснока. Швед глядел на хлеб с сомнением. Что, это вправду съедобно? Хелена только смеялась. Взялась за свой бутерброд. Показала Хенрику, как его солят. Вообще-то это едят с луком. Хенрик отважился попробовать. В конце концов они выпили по три стакана глинтвейна и съели по три бутерброда, причем теперь уже — с луком. И все время смеялись. Стемнело. Смеясь, они вернулись к машине и поехали обратно в Вену. По дороге пытались выяснить, с какой скоростью может идти машина Хелены. Больше 170 километров выжать не удалось. Они вернулись к кафе "Музей". Место для машины нашлось на той же Шиллерплац. В кафе они взяли по большой чашке кофе с молоком. Чтобы протрезветь. Хенрику захотелось в кино. Всего семь, и они ведь уже поели. Или? Швед проглядел кинопрограмму в "Кронен-цайтунг". Да. Есть кое-что интересное, произнес он. "Красная пустыня".
Они пошли пешком. Через Карлсплац. Остановились посмотреть на строящуюся станцию метро. Гудели строительные агрегаты. Копошились глубоко внизу, в свете прожекторов. Они пошли по Брукнерштрассе. Мимо французского посольства. На Шварценбергплац. Фонтан пока еще забит досками. Памятник русским солдатам ярко освещен. У третьей слева колонны нашли тело Илоны Фабер. Бабушка Хелены использовала судьбу Илоны Фабер в качестве иллюстрации для всяческих предостережений и острастки. Нельзя делать все, что заблагорассудится. Не то будет то же, что с ней. Никто точно не сообщил, что тогда стряслось. Хелена же с тех пор стала бояться каждого темного куста, сама не зная почему. Кусты вокруг памятника русским — без подсветки. Всякий раз, переходя или проезжая Шварценбергплац, Хелена представляла себе растерзанное тело. И сейчас, проходя мимо этого места, она выпрямилась. В свое время она пыталась разузнать подробности. Был слух, что Илона Фабер погибла во время оргии во французском посольстве. Плечи Хелены опять поникли. Хенрик взял ее под локоть. Глаза у Хелены были на мокром месте. Наверное, это из-за вина. А признаваться, что выпила чересчур много, Хелене не хотелось. И слишком быстро. В кино они выпили еще кофе с молоком. Прислонившись к одному из высоких столиков в фойе кинотеатра, Хелена рассказала Хенрику историю Илоны Фабер. Рассказывала в промежутках между глотками. Как ее нашли. Голую. Задушенную. И как толки не затихали. Об оргии. И как никто никогда ничего не узнал. Потому что дело было во время оккупации. Какая уж после войны законность. Илона Фабер была из побежденных. Ведь тогда, после войны, это стало участью многих девушек. На сеанс Хелена купила кокосовых конфет с ромом. Они сидели в предпоследнем ряду. Зрителей было совсем мало. Хенрик вытащил из кармана своего рюкзака очки. В очках он выглядел серьезным. Сосредоточенным. Хелене хотелось спать. Она поудобнее устроилась в своем кресле. Тепло. Начало фильма они пропустили. Всевозможные промышленные пейзажи, снятые сквозь красный фильтр, расплывались у нее в глазах. Она проснулась, когда женщина на экране ехала на маленьком автомобиле в море по узкой дамбе. Где ей было не развернуться. Только затормозить. Прямо у воды. Вероятно, там был бон, на котором она и стояла. Прямо в море. Мужчина пришел ей на помощь. С этого момента Хелена возненавидела фильм. В том месте, где женщина явилась к компаньону мужа и без околичностей забралась к нему в постель, Хелене захотелось уйти. Ей стало жарко. В кино было душновато. Заболел желудок. Затылок. Боль переливалась от затылка ко лбу. Остановилась у темени. Потом просочилась к глазам. Хелена взглянула на шведа. Он внимательно глядел на экран. Сбоку Хелене было видно, как следят за экраном его глаза. Хелена взяла себя в руки. Села прямо. Глубоко и равномерно дышала. Решила, что дыхательные упражнения помогут. Сидела. До конца. Когда фильм кончился и они, щурясь, вышли, швед сказал: "Что, здорово? Блестяще!" Ложь, ложь, ложь, думала Хелена. Она не сказала ничего. Как ей было объяснить, что все — неправда? И — правда. Именно поэтому. Такого ей было не выразить. Она просто чувствовала. Бессилие. Ощущала себя обессилевшей. Хенрик вознамерился пойти еще куда-нибудь выпить. Хелена стала прощаться. Они стояли перед входом в кинотеатр. Свет падал на них сзади. Она не могла разглядеть его как следует. С Реннвега на Шварценбергплац поворачивали машины. Грохотали по булыжнику. Швед держал Хелену за локоть. Смотрел на нее сверху вниз. "Я думал. Мы. Я имею в виду…" Хелене стало совсем дурно. Она совсем забыла. Этот вопрос обязательно всплывет. В один прекрасный момент. Обязательно. "Да", — молвила она. Попыталась пошутить. Но голос не слушался. "Полагаю…" Он держал ее за плечи. В каком-нибудь фильме они теперь поцеловались бы, промелькнуло в Хелениной голове. Она подняла на мужчину глаза. Он вопросительно глядел на нее. Чуть раздраженно. Чуть смущенно. Не стоит ли подождать с этим? — удалось Хелене наконец сказать. И ей нехорошо. Хлеб со смальцем. Наверно. Она отвыкла от такого. Хенрик отступил на шаг. Убрал руки за спину. Так! Он позвонит. К машине Хелена пошла одна. Шла через площадь. Мимо памятника русским. С вызовом вглядываясь в темные кусты вдоль дороги. Ей — все нипочем. Она не даст спуску нападающему. Она станет отбиваться. Кусаться. Царапаться. Драться. Лягаться. Она больше не боится. Она будет бороться. В машине ее вновь охватила усталость. С трудом доехала до дому. Потом, в постели, плакала. Ее муж не пришел ей на помощь. Не пришел бы. Потому что она не такая красивая, как Моника Витти? Ее муж отвернулся. Сел в свой автомобиль. И уехал.