Я беру английские булочки. Раз уж он об этом заговорил, значит, я действительно голодна.
Может, хороший секс заставляет людей голодать? Не то чтобы мы дошли до самого секса.
Доминик наконец смотрит на меня и хмурится:
— Почему ты снова прикрылась?
Я поднимаю плечо, и напоминание о его «наказании» на моей заднице жжет. Это становится слишком сильной дофаминовой дымкой.
Он тянет за пояс халата и распахивает его. Мурашки пробегают по моей коже, когда его голодный взгляд пробегает по вершине моего декольте.
— Такую красоту не стоит прикрывать. — Он делает паузу, словно обдумывая свое заявление. — Она не должна быть прикрыта передо мной.
Он ведет себя как собственник. Почему я сдерживаю улыбку?
Я не могу не думать обо всех других женщинах, которых он приводил в этот отель, возможно, в этот же номер, и заставлял испытывать такие же сильные ощущения.
— Ты часто это делаешь? — я откусываю от булочки, стараясь не замечать его пристального взгляда.
— Это? — он опирается на руку. Доминик закончил есть и смотрит на меня любопытным взглядом.
— Ну, знаешь, вся эта одноразовая схема.
— Это единственное, что я делаю.
Я проглатываю еду, но не чувствую вкуса.
Конечно, я просто другое имя. Почему, черт возьми, я должна думать, что чем-то отличаюсь?
— Почему ты это делаешь?
Он потирает указательным пальцем нижнюю губу.
— Почему ты хочешь знать?
— Я просто… хочу.
— У меня нет отношений.
— Значит, ты просто встречаешься со случайными женщинами. — Это как проститутка за вычетом денежной части соглашения.
— В основном да.
Я смотрю на него из-под ресниц.
— Ты хоть помнишь их имена?
— А с чего бы?
Волна разочарования накатывает на меня, и мое настроение портится. Я ничего не ожидала от этого, но никогда не думала, что стану такой незначительной остановкой.
Я дала ему то, что не давала никому раньше. Черт. Он показал мне, что есть части, о существовании которых я даже не подозревала. Ненавижу, что они ничего для него не значат. Ненавижу, что он показал это тысяче до меня и покажет миллиону после.
— В конце концов, — продолжает Доминик слегка язвительным тоном, — ты же не помнишь имен всех мужчин, с которыми занималась чем-то подобным.
Я вспыхиваю. Знаете что? К черту его. У меня было достаточно приключений, которых хватит на всю жизнь. Будет лучше, если я избавлюсь от него сейчас, пока он не затронул более глубокий слой и не разорвал меня на куски в манере социопата.
Я скрещиваю руки.
— Да, я помню имена всех мужчин, с которыми спала, и вот он, один из них. — Я встаю. — Я думала о том, чтобы сделать их сегодня двумя, но оно того не стоит.
С настолько ровным голосом, на какой только способна, я бросаю салфетку на поднос:
— Bonne journée (с фр. Хорошего дня).
Мое крутое отступление перестает быть крутым, когда я вспоминаю, что моя одежда находится в комнате отдыха. Что ж, хорошо. Я не хочу переодеваться у него на глазах.
Я расправляю плечи и иду к двери в спальню.
«Fait demi-tour. Fait demi-tour (с фр. Вернись обратно. Вернись обратно)…» — напевает демон на моем плече.
Все во мне жаждет вернуться и прожить этот момент в полной мере, но гордость не позволяет.
От боли и разочарования у меня сводит живот, когда Доминик даже не зовет меня.
Я дохожу до двери. Как только открываю ее, ладонь захлопывает ее. По спине разливается тепло, когда глубокий, темный голос шипит возле моего уха:
— Куда, блядь, ты идешь?
Глава 10
Волоски на моей шее встают дыбом. Мое тело почти тает, прижимаясь к твердой — и очень обнаженной — груди Доминика.
Черт. Он совершенно голый.
Я стараюсь не думать об этом, пока говорю ровным тоном:
— Я ухожу.
— Нет. Не уходишь, — он говорит с намеком на раздражение — или разочарование?
Хотя каждая часть меня так и норовит закричать: «Bordel (фр. черт возьми)» и просто остаться, я этого не делаю. Это связано с моей самооценкой. Может, я и хочу приключений, но я не хочу быть забытым именем.
Мои родители меня так не воспитывали. Папа всегда учил уважать себя. Если я не буду уважать себя, никто не будет уважать меня.
Я продолжаю стоять перед закрытой дверью.
— Да, это так. Ты не можешь заставить меня остаться.
Доминик сжимает мои плечи, и, хотя прикасается ко мне поверх халата, мою кожу покалывает. Он поворачивает меня к себе. Я прижимаюсь спиной к двери и стою лицом к нему.
В глубине его темных глаз вспыхивает недобрый блеск.