— Ты имеешь в виду жалость.
— Может, хоть раз перестанешь коверкать слова?
Он улыбается, только на этот раз это его полная дерьма ухмылка. Он пытается отгородиться от меня.
Ну, не сегодня.
— То исследование о помощи таким детям, как ты…? — я запнулась. Он как-то упоминал о нем, но я не обратила внимания, потому что считала, что речь идет о снобах. Я никогда не думала, что это имеет отношение к брошенным детям.
Его глаза искрятся чем-то загадочным. Достижение. Он чувствует себя реализованным. Это согревает мою грудь.
— На финальной стадии и скоро начнется.
Одна мысль о том, сколько ада он пережил в детстве, заставляет мое сердце биться о грудную клетку. Мама и папа — мой мир. Может, мне и нужна фаза бунтарства, но я не могу представить себе жизнь без них.
— Мне жаль, что тебе пришлось пройти через это, Дом.
Он бросает на меня раздраженный взгляд.
— Почему ты извиняешься? Извиняться должны только родители, которые меня бросили.
— А ты бы принял их?
— Я бы сказал им, чтобы они шли в нахуй.
— Логично.
Он качнул головой в сторону.
— Если пытаешься разгадать меня до конца, это будет проблемой.
— Почему?
— Потому что я тебе больше не буду интересен.
На этот раз я не могу сдержаться и прыгаю прямо к нему на колени. Простыня падает по обе стороны от меня, так что моя обнаженная грудь оказывается прижатой к его груди. Он издает удивленный звук, но его руки обхватывают мою спину. Мои руки сами обхватывают его шею, а ноги опускаются ему на колени. Я утыкаюсь носом в его ключицу, затем поднимаю на него глаза и шепчу:
— Мне всегда будет интересно с тобой.
Он приподнимает бровь.
— Да?
— Да. Ты мне вроде как нравишься. Может быть, немного.
В его чертах появляется игривость.
— Посмотрим, что я могу сделать, чтобы это стало большим.
— Пытаешься заставить меня влюбиться в тебя или что-то в этом роде? — поддразниваю я.
— Ты должна, — он дразнится в ответ. — Я рекомендую.
Мои пальцы вплетаются в его густые пряди.
— Тогда попробуй убедить меня.
Он усмехается.
— Убеждать — это мое умение.
Доминик наклоняет голову и прижимается своими губами к моим. Все начинается со сладкого смакования, но потом язык Доминика находит мой, и я замираю. Поцелуй глубокий, грубый и страстный одновременно.
Я засыпаю в его объятиях. Мое ухо прислушивается к его успокаивающему сердцебиению.
Засыпая, я чувствую на себе взгляд.
И это не Доминик.
Глава 20
Я просыпаюсь в пустой постели и ощущаю стойкий аромат лосьона после бритья Доминика.
Спать, прижавшись к нему, вошло у меня в привычку с тех пор, как я запрыгнула на него в кресле той ночью, две недели назад. Но он все равно уходит раньше, чем я просыпаюсь. Если бы только я не спала так крепко.
Я разочарованно вздыхаю и сажусь, проверяя телефон. Мама прислала мне сообщение с добрым утром. В это время она занята по хозяйству, иначе я бы ей позвонила.
Папа все еще не разговаривает со мной. Мама говорит, что я такая же упрямая, как и он. Мы всегда были одной командой, и мне больно, что мы не разговариваем. Я вернусь примерно через неделю и налажу с ним отношения.
Надеюсь.
При мысли об отъезде тревожное чувство охватывает мою грудь.
Я отодвигаю простыни.
Сегодня у меня выходной в кофейне, так что я просто уютно устроюсь в постели и почитаю некоторые из своих заданий для юридического университета.
Возможно, я прилетела сюда и привязалась к социопату, который по-прежнему настаивает, что не социопат, но у меня есть мечта, от которой я никогда не откажусь.
Защищать беспомощных людей, которых обманывают, — вот к чему я стремлюсь. Я собираюсь предать их обидчиков земле.
Какое же лицемерие. Моя мечта — бороться с мошенниками, но я связана с манипулятором. Не только его простынями, но и его телом, его изворотливым умом и тем человеком, который скрывается внутри.
Зачем ему понадобилось рассказывать мне о своем тяжелом детстве? Теперь я буду так искренне видеть в нем все самое лучшее.
Что, возможно, и было его планом с самого начала.
Чертов ублюдок.
Я быстро принимаю душ, потому что тело требует кофе. Я не беспокоюсь о том, чтобы надеть одежду. Просто оборачиваю полотенце вокруг тела, позволяю мокрым светлым волосам упасть на плечи и шагаю по коридору.
Не хочу драматизировать, но утренний кофе — как воздух.
Квартира Доминика огромна, но не настолько, чтобы соперничать с особняком, построенным папой. В конце концов, мы говорим о квартире, а не об особняке.