Лёжа на спине, Баскаков глядел в потолок, где в светлом пятне темнели очертания перекрестий торшера.
— Знаешь, странно, что он родился в Ростове.
— Кто?
— Один человек... У нас первые гастроли как раз там были. Отработали три дня. На четвёртый после представления вышли и решили до общежития пешочком пройтись... Наскочила шпана, слово за слово, у них — ножи, и их много. Меня с Веней врачи кое-как откачали, заштопали, а Аркашка погиб. И нету нашего трио... Как я их возненавидел тогда!
— Тогда? А сейчас?
— Сейчас нет, это очень мешает. И не только... Но вот ты сказала, что понимаешь Зою. А как быть мне? Хотим того или не хотим, но, если у тебя профессия всерьёз, она диктует образ жизни. И с этим ничего не поделаешь. Я не умею и не хочу ничего другого, никаких высоких идеалов, пойми, просто не хочу другого. То ли привык, то ли вжился, но это — моё...
— Обязательно ловить мерзавцев?
— Я так не рассуждаю, поскольку не все мерзавцы. У многих просто тоже способ жизни по ряду причин, и мы теперь знаем, сколько респектабельных и увенчанных наградами граждан поступали хуже. И потом, как известно, преступники есть продукт общества. И если преступность растёт, значит, у общества не всё в порядке, согласись.
— Наверно... Даже наверняка.
— Кстати, этот, что родился в Ростове, учился на филфаке, со второго курса ушёл или выгнали. Какая-то история, разрешённая таким образом при участии партбюро и общественности... Глубоко копать не хочу, это чревато, а мне желательно попроще, но не все способны терпеть, когда по ним ходят. И у каждого свой кодекс, хотя я обязан во всём руководствоваться ещё и общепринятым.
— Мне кажется, ты себя упрощаешь, с одной стороны, и идеализируешь — с другой. Ты не можешь относиться к ним с пониманием... В конце концов понять — это действительно значит простить.
— Простить — не для меня. А понять... — он приподнялся и посмотрел на неё. — Слушай, ты пришла философствовать? Мне представлялось, что начальные намерения были иными.
— Они были. И есть. Но где-то я прочла, что любовь — это ещё и беседа... М-м-м.
Осёкшись и даже застонав от досады, Елена резко отвернула лицо и схватила зубами подушку.
— Что такое? — Баскаков лбом прислонился к её щеке. — Ну вырвалось громкое слово, ничего... Ночью это бывает. Сам боюсь высокого штиля, хотя ближе тебя у меня нет сейчас никого.
Она обняла его.
— А мне хватит. Знаешь, мне этого хватит. Даже слишком...
Железноводск для столичного жителя был совсем не город, а так, нечто вроде очень раскинувшегося посёлка. Преобладали в основном одноэтажные дома и домишки, вокруг каждого — сад, ветки деревьев гнулись под тяжестью абрикосов, яблок и слив: в этом году урожай фруктов выдался отменным.
Милицейский «уазик» пропылил переулком, выехал па более широкую улицу и покатил, набирая скорость.
— У вас там, наверно, этих нет в хозяйстве? — похлопав по рулю, спросил сержант-водитель сидевшего рядом Баранова. — Не пустят «козлика» рядом с Кремлём раскатывать.
— Всякие есть, — рассеянно отозвался Баранов. — Случается такая запарка, на чём ездишь, не видишь.
— Конечно, раз столица! Все к вам тянутся, и с хорошим, и с худым. Где есть что взять — туда и едут. Бывают у нас разные чепе, так всё одно с вашими не сравнить.
«Уазик» подкатил к райотделу милиции, и, пройдя недавно окрашенным коридором с зелёными стенами и ярко-жёлтыми дверями, Баранов вошёл в кабинет начальника.
Грузный майор с одутловатым лицом сидел за столом, рядом стоял молоденький лейтенант в новеньком необмятом кителе.
— Ну, как съездили? — спросил майор. — Садитесь к окну, прохладнее... Чаю хотите?
— Нет, спасибо... Съездил впустую. Там одна бабка старая, не понять, что бормочет. А соседи, они соседи и есть: не видели, не слышали, ничего не знаем.
— Я же говорил — второй год про него не слыхали, — как бы даже обрадовался майор. — Но зато вот, познакомьтесь, — он кивнул на лейтенанта, — участковый Привальцев... Так он утверждает, будто Минасяна видели вчера утром.
Баранов взглянул на Привальцева, и тот, ещё более вытянувшись, заговорил, обращаясь то к нему, то к майору:
— Так точно, видели. Трое соседей и ещё двое в кафе... Его не было, не было, а вдруг появился — снова пропал. То есть пока не обнаружил я его...
— А Минасян не иначе этого Гришина корешок, — пояснил начальник райотдела. — Три ходки в места отдалённые, та-акой резвый, мерзавец, намучились с ним! Правда, с год, как у нас не художничает. Верно, Привальцев?