— Стирка — вопрос серьезный, больница тоже жалуется. Сейчас я вам ничего не обещаю, а будем на бюро коммунальников слушать — непременно учтем ваше замечание…
Наконец-то! Андрей Сергеевич нашел лестницу на мезонин и уже не слышал, о чем говорили Соловьев и Звонарева, по скрипучим ступеням поднимался наверх. Вот и дверь в его комнату. Он открыл ее и вошел. Три кровати были поставлены у стен, а перед окном был стол, так же, как внизу, уставленный стопками общих тетрадей и учебников.
Потанин подошел к окну и выглянул. Видна была конюшня, та самая, около которой Филя рассказывал прислуге о трагедии на старой шахте. Здание так и осталось конюшней — белобрысый молодой парень в красной армейской безрукавке, должно быть, недавно демобилизованный, чистил крутобокую буланую лошадь. Лошадь хватала губами его голое плечо, и парень кричал что-то сердито-ласковое. Точь-в-точь как Филя полвека тому назад. Но то, что на заводе еще имелись лошади, тоже почему-то было неожиданностью…
— Алло, Андрей Сергеич! — крикнул снизу Владлен. — Не пора ли на отдых?
— Иду, иду! — сказал Потанин и поспешно спустился вниз. — Боже, как я вас бессовестно задержал. Извините, пожалуйста!
— Ничего, ничего. Не каждый день к нам приезжают потомки бывших владельцев. Все осмотрели?
21
Они разошлись в разные стороны. Владлен тропинкой пошел обратно на завод. Андрей Сергеевич в обход через пешеходный мостик на Безымянке поплелся в гостиницу. Теперь он был один со своими мыслями и впечатлениями. Он сильно устал, проголодался, но равнодушно прошагал мимо столовой. Шут с ней, с едой! Полежать бы, вот это да! Домой, домой — и отдыхать.
Он постучал в дверь гостиницы, но не услышал ответа. Незадача! Неужели Евдокия Терентьевна куда-то ушла? Да! Она говорила, что ключ положит под коврик. Так и есть — ключ на месте. Дурацкая скважина, никак не попадешь. Наконец-то!
Андрей Сергеевич плюхнулся на кровать, даже не сняв голубого покрывала. Через минуту стало неудобно: нет, так не годится. Пустили как человека, а он… Кряхтя и охая, — совсем расклеился! — он встал, содрал одеяло, аккуратно сложил и повесил на спинку кровати. Хватило еще сил стащить с ног ботинки. Ботинки были в густой пыли. Нехорошо! Где-то он видел щетку. Кажется, в ванной…
Потанин заковылял в ванную, смел пыль с ботинок. А знаете что? Ведь можно умыться. Как он раньше не догадался? Хороша водица из Потанинского пруда! Почему они его не переименуют? Хозяева смотались за границу, исчезли из людской памяти. Никто, наверное, и не знает, почему пруд называется Потанинским. А что, если попросить переименовать пруд? Комик ты, Андрей Сергеич! Потанин ходатайствует о переименовании Потанинского пруда в какой-нибудь другой пруд. Смешно!
Теперь можно пойти отдыхать. Смотри-ка ты, что сделало простое умывание: отдыхать почти не хочется. Почти. А в общем-то полежать не прочь. Славно будет полежать. И перебрать в уме все, что сегодня увидел. Настоящий калейдоскоп. И день такой длинный. Кажется, что живешь уже тут целую вечность…
Утро на горе. Пасечник с супругой. Еще одна форма захребетничества. Должно быть, прибыльно — вон какие они сытые. Потом — партком. Честное слово, славный парень у них секретарь парткома. Весьма деятельный, весьма решительный, знающий и очень любящий свое дело.
Смешно вспомнить, а расспорились, словно малые дети. Стояли у входа в прессовый цех и под мощные вздохи прессов, под грохот молотов выясняли, что важнее для человеческой жизни: мукомоление или электротехника? Владлен пожимал плечами: это ж надо придумать! Что может быть важнее электрики! От нее зависит вся жизнь человека, волос с головы не упадет без ее помощи.
Тогда Андрей Сергеевич ему ответил: «Дорогой товарищ. — Говорил он «дорогой товарищ» или сейчас придумал? — Дорогой товарищ, не надо задирать нос перед Его Величеством Хлебом. Хлеб поважней всякой электрики будет. Хлеб, худо-бедно, без электрики вырастить можно, а вот попробуй электрику произвести без хлеба».
Так говорил, а сам думал: молодо-зелено, товарищ секретарь. Мало жизни еще испытано. Поживи с наше, пройди войны и разрухи, вот тогда поймешь, как он дорог, как силен этот кусок хлеба…
А ведь завидуешь ему, Андрей Сергеич! Молодости его. Энергии. Решительности. Убежденности.
Для Владлена завод — сама жизнь, ее содержание, ее смысл. Пропадает на заводе и днем, и ночью. Наверное, и семью забросил. Того и гляди, жена заявление в партком напишет: внушите!