— Но о чем же я должен рассказывать? Мне было всего двенадцать лет, многого не помню, многого не знал.
— Того, что знаете, вполне достаточно для сопоставления. У меня в кабинете вы отлично сопоставляли прошлое и настоящее. Помните?
— Стоит ли, Владлен Петрович?
— Очень даже стоит. Всему заводу известно, что приехал сын бывшего хозяина. И мы его не покажем народу? Умно ли будет, Андрей Сергеич? Сами того не подозревая, вы являетесь свидетелем тех социальных перемен, которые произошли за время революции.
— Уж если свидетель, тогда, что же, приходится соглашаться.
Но Андрей Сергеевич не послушался Владлена, не стал собираться с мыслями и даже не сделал себе наброска выступления: не хотелось, да и не было под рукой ни бумаги, ни карандаша. Все время просидел за кулисами в каком-то древнем, потертом, но очень удобном кресле. Все разгадывал, а не из отцовского ли оно кабинета, и никак не мог припомнить, было ли там что-нибудь подобное или не было.
А когда вышел на трибуну, пожалел бесполезно потраченные минуты. Перед ним в партере, амфитеатре и на балконе откровенным любопытством светились сотни молодых лиц. Неподалеку в ложе были и пожилые люди. Узнал среди них и хозяйку гостиницы — Евдокию Терентьевну. И Андрею Сергеевичу захотелось сказать что-нибудь действительно большое, важное.
Покашляв, он сказал, что приглашение выступить на слете получил полчаса назад. Подготовиться не успел и говорить, вероятно, будет сумбурно. Он даже не знает, с чего начать…
— Ничего! — подсказал ободряюще светловолосый паренек из третьего ряда. — Вы с Адама…
— С Адама, так с Адама, — тотчас согласился Андрей Сергеевич, как-то сразу обретя нужное спокойствие. — Под Адамом, я полагаю, подразумевается мое детство.
Он начал с детства: какая была семья, как жили. Слушали внимательно, и Андрей Сергеевич подивился проницательности Владлена: все, что говорил, было этим ребятам и девчатам внове. Рассказал, какие мысли пришли ему в голову, когда он бродил по родному дому, в котором сейчас живут заводские девушки. Ведь вот же, было время, когда в этот дом не допускалось так называемое простонародье. Так сказать, дискриминация…
И он все никак не мог понять, почему. Кто и по какому праву так разделил людей?
Он даже разволновался и с горячностью, возможно, излишней, стал возмущаться несправедливостью, царившей во время оно. И хоть бы господа чем-то отличались от простонародья, кровь была бы у них голубая, что ли! Ограниченные, тупые, грубые и жестокие люди. Пришел на ум волостной атаман, приезжавший к ним в дом и рассуждавший об истреблении людей, как дезинфектор рассуждает об уничтожении клопов: он рассказал о нем; рассказал о брате, отдавшем команду уничтожить девяносто шесть башкаринских рабочих и сбросить в старую шахту; о нежданной подлости отца, бросившего его в Красноярске на произвол судьбы. Такие люди, такие отношения — порождение строя. И тут ничего нельзя было поделать, потому что беспощадность и жестокость были закономерны; без них тот строй не мог бы существовать…
Это, так сказать, со стороны моральной. С деловой стороны, правящие классы и люди тоже были далеки от совершенства. Отец учился в коммерческом училище, а что он знал? Когда строили паровую мельницу, он, мальчишка, своими ушами слышал, как смеялись над отцом каменщики, плотники, механики: не знал отец, как стены кладут, как рамы вяжут, как машины работают. Деньги считать умел, верно: до ночи сидел в кабинете, считал и пересчитывал свои капиталы. Капиталы, капиталы…
Андрей Сергеевич кивнул в сторону Соловьева: он уже рассказывал Владлену Петровичу, какое потрясающее впечатление произвел на него завод. Он даже гордится им, честное слово, и жалеет, что не принимал участия в его строительстве: такой умный, хорошо организованный, богато оснащенный завод. Чувствуется мощь и сила государства, создавшего его. Такой завод не был бы под силу отцу и его капиталам.
Помнится, сколько было разговоров, когда начали строить паровую мельницу. Отец привозил каких-то банковских служащих, угощал и одаривал их, чтобы помогли получить кредиты: своих капиталов не хватало. А вы ведь видели, что это за сооружение, старая мельница. Сейчас построить такое зданьице нашей строительной индустрии ровным счетом ничего не стоит. А тогда для частного собственника это было колоссальное по масштабам дело. Когда вдумаешься — сразу видишь, какой он был слабый, хилый и просто неразумно устроенный старый мир…
— Вот, пожалуй, и все, что я могу вам рассказать, товарищи, — закончил он и оглянулся на Владлена. — Если будут вопросы, я отвечу.