— А я ведь знаю его, вашего Саламатина, — сказал Андрей Сергеевич.
— Незавидное знакомство. Откуда он вам известен? — недоумевал Владлен.
Андрей Сергеевич рассказал о встрече на горе. Лицо Соловьева стало злым и угрюмым:
— Какая сволочь! Ведь я его весь день искал, надо было сказать, чтобы сделал снимки на слете. Придется завтра пригласить к себе. Знали бы вы, какое неприятное дело — ругать людей.
— Знаю. Или вы думаете, что на мелькомбинатах тишь, гладь и божья благодать?
Они вышли в какую-то дверь и сразу очутились под открытым небом, в тылах клубного хозяйства. Белели в темноте поверженные колонны какого-то за́мка. Готические башни были прислонены к крутому гранитному откосу — тыльной своей частью клуб был врезан в склон горы. Наверху, над обрывом, шумели сосны, и в черных ветвях путались, мигали звезды.
— Не провалиться бы нам в какую-нибудь театральную преисподнюю, — буркнул Андрей Сергеевич, пробираясь вслед за Владленом.
— Не провалимся. Я дорогу знаю, — отозвался Соловьев и тут же вернулся назад, взял Потанина под руку, повел вперед. — Извините, не учел, что иду не один. Надо было через зал, но я там редко хожу. Как только пойдешь, так и застрянешь на час-два.
Обогнув здание, они вышли к фасаду клуба. Здесь было посветлее, различались клумбы и пестрые скамейки у балюстрады. За балюстрадой жарко горела жемчужная россыпь поселков Собольска.
Раньше от мельницы до старого Собольска считалось пятнадцать верст — и все непроходимым лесом. Непроглядно, темно и глухо было ехать до самого города. Только в одном месте глухомань пересекало полотно железной дороги и в небольшой прогалинке открывался станционный поселок. А дальше — опять глухомань, чащоба, лесная тяжелая тишина…
Теперь — сплошь огни. И не только на тех пятнадцати верстах, что отделяли «Электрику» от Собольска, а и еще на пятнадцати в другую сторону, на север. Море огней переливалось внизу, на дне долины; огни мерцали высоко в горах, висели между небом и землей. Не сразу и разберешь, которые из них — звезды, которые — уличные фонари. А оттого, что вдоль города, вдоль его поселков, по ту и по эту сторону стояли горные хребты, темнота в долине казалась особенно густой и черной.
— Отличную точку выбрали для клуба, — одобрил Андрей Сергеевич.
— Хорошее место, правда? А сколько мы свои молодые горлы драли, пока убедили, что клуб надо построить не внизу, а именно здесь. Старики упирались — не пойдем к вам, высоко подниматься; строители не соглашались — негде расположиться, негде кран поставить. Спасибо городскому архитектору: он поддержал, привязал клуб на эту точку. А теперь все довольны: полгорода обозреваем, как бы властвуем над долиной.
Они остановились у балюстрады, облокотились на нее и стояли так близко друг от друга, что Андрей Сергеевич через ткань ощутил тепло молодого тела.
— Живем как будто в глуши, на отшибе, а скучать некогда, — проговорил Владлен. — Приходится много размышлять. Как-то ночью пришло в голову, что коммунизм в полную силу будет входить вот в таких вот заводских коллективах, как наш. Тут условия более благоприятные: живем кучей, каждый у каждого на виду и дома, и на работе. Чуть что совершил неблаговидное — за ушко да на солнышко. Воспитывать легче и наказывать тоже, каким-нибудь подручным домашним средством.
Владлен нашарил валявшийся на парапете сухой комок не то глины, не то бетона. Покидал его с руки на руку, чувствуя, как остаются на ладонях пылинки и крохи, потом швырнул вниз, в темноту. Долго было слышно, как шуршал комок, катясь через сухую траву, и затих где-то далеко, у самой улицы. Владлен пошлепал ладонями, отряхивая крохи.
— Пойду, — сказал он. — Завтра вставать раным-рано. Едем в подшефный колхоз, и мне еще кое-что подсчитать надо. Вы остаетесь? Оставайтесь. Здесь хорошо думается. Как в гостинице устроились?
— Прекрасно.
— Вот и поживите у нас. Если что понадобится — обращайтесь ко мне. Не стесняясь.
Рука у Владлена была сухая, горячая, крепкая. Он начал спускаться по пологой лестнице, проложенной вдоль склона, и скоро исчез во мраке. Только было слышно, как хрустит песок у него под ногами.
24
Танцы устроили в фойе, рядом с большим залом, в котором огни были потушены, и он темнел тремя распахнутыми дверьми. Оркестр, видимо, ушел на перекур. На эстраде, прижавшись к сверкавшему гранями аккордеону щекой, играл молодой парень, весь погруженный в музыку.
Народу на танцы осталось много, и пары кружились почти вплотную друг к другу. Андрей Сергеевич заметил, что мальчишек явно не хватает, танцуют девушка с девушкой. И еще бросилось в глаза, что все одеты нарядно, если не богато: почти не видно ситцевых и штапельных платьев, больше шелковые и капроновые, да таких расцветок, что у Андрея Сергеевича зарябило в глазах.