Пришла домой, а мать не знает, что с дочерью делать: и шлепков даст, и расцелует, и слезами обольется. Баб набежал полон дом.
— Где хоть шлялась-то, доченька?
— Звезду искала.
— Какую-такую звезду?
— А которая с неба упала.
— Батюшки-светы! Выдумает же. Нашла хоть?
— Не-е. Она в озерко упала. Там светит.
— Час от часу не легче! В воду хоть не лазила?
— Лазила. Не достать было. Как я в воду залезу, так она запрятается. Не видно.
— Так ведь утопнуть могла.
— Не-е. Я легкая, не утопну.
— И еще звезду пойдешь искать?
— А чего? И пойду, если упадет.
— Ну и девка!
А что — девка? Девка как девка. Маленько своеобычная была, верно. Должно, потому, что единственная дочка была у турьеложского углежога, баловница. Все как-то не так получалось, как у других. Девчонки-ровесницы все в Турьем логу пооставались, замуж повыходили, домашним хозяйством занялись. Так тут и постарели. А Дарью Кокорину на Дальний Восток понесло, да не куда-нибудь, а в самую глухомань, на Зею, на золотые прииски. Как тогда их звали — хетагуровки. Была такая Валя Хетагурова, позвала девчат на Дальний Восток. Тысячи понаехали, отозвались на призыв.
Там потихоньку и до пенсии дожила. Пенсию хорошую определили, по тому заработку, когда работала в забое. Сто двадцать рублей вывели как одну копеечку. Было бы больше, да максимум не позволил. Больше и не надо, на всю потребность хватает. Возворотилась в родное гнездо Турий лог. И тут повезло: домишко навернулся, недорогой да ладный. Все устроилось, живи-поживай, скуки не знай. Когда скучать? То одно, то другое. Не забывают пенсионерку поселковые организации, да своих дел выше темени. Вместо огорода цветник развела. Красотища! Родичи набежали: сдурела, что делаешь? С огорода вон сколько прибыли можно взять, а с цветочков что? Чудишь на старости лет.
Такие умники, все поучали, как ей жить в Турьем логу надо. Ее, Дарью Кокорину, которая сроду никого не слушалась, своим умом жила. Ну, ничего, она им тоже зарубку в памяти сделала: выставила непрошеных советчиков за калитку и больше приходить не велела. Чего с ними цацкаться, с такими-то? Только и свету в окошке имеют, что прибыль да нажива. А жизнь-то наша давным-давно не та, не старая. Жизнь красивая стала, и дурень тот человек, который той красоты не видит и жить ею не хочет. Ей с теми дурнями не по пути…
Стоит у калитки старая женщина, размышляет, вспоминает. А за домами, в глубине поселка, слыхать, возник могучий машинный гул. Возник и движется сюда. Едет, едет киноармада, едет покорять строптивую шахтерку, не пожелавшую, чтобы нарушили ее трудное телевизионное хозяйство.
Усмехнулась Дарья Дмитриевна: «Вон они, по твою душу жалуют, Дашка. Будет тебе сейчас выволочка, будет. Но ничего! За себя постоять сумеем».
8
Пыль в Турьем логу каменистая, тяжелая, оседает быстро. Помельтешит немного у колес и тут же ляжет. Газик с желтой табличкой, а за ним и вся армада выстраивается вдоль берега, напротив ясноокого домика. Гаев высунул шляпу, помахал, и водители глушат моторы. Становится тихо. Так тихо, что слышен свист крыльев у чаек, охотничающих на озере. Водители выставились из кабин, ждут, что будет дальше. А Гаев и сам не знает, как приступить к делу.
— Вон она, — говорит Юра, а сам отворачивается к озеру, к чайкам. Он не желает смотреть на чертову бабусю.
Гаев наводит зеркало и в него рассматривает Дарью Дмитриевну. Ничего страшного. Женщина как женщина. Даже не очень пожилая. Одета совсем прилично. Шерстяная кофточка приятного зеленого цвета. Платок в тон кофточки. Отороченные мехом домашние тапочки. Ей же богу, ничего разбойничьего. Может, Юрке померещилось?
— Юр, ты уверен? В самом деле она тебя?
— Смешной вы человек. Есть вещи, которые не забываются.
— Что-то уж очень на ведьму не похожа, — вздыхает Гаев. — Уж лучше бы походила, яснее бы было, как поступать. Сбегай-ка к соседям, узнай имя-отчество.
— Я? Ну, знаете…
— Ты, ты. Не задерживайся, — нетерпеливо говорит Гаев, и Юра не решается возражать: виноват все-таки.
Он вылезает из машины и трусит к соседним домам, где все окна распахнуты и ведется наблюдение. Вся улица выставилась в окна и смотрит, что делается возле дома Кокорихи.
Дарья Дмитриевна неподвижно стоит у калитки и все примечает. И то, как дородный в зеленой шляпе в зеркальце ее разглядывал и как голоногого зачем-то к соседям послал. Сразу видать, что непростые, нерабочие люди. Простой человек в глаза без зеркала прямо смотрит и если ему надо чего — прямо и спросит. А эти мудрят, окольной дорогой подбираются. Ей хочется подойти к толстому и сказать: «Ну, виновата. Подняла руку на вашего работника, извиняйте. Растолкуйте старой бабе, в чем дело, может, до чего и договоримся…».