— Поди сюда, Леонардо, — позвал Верроккьо, — помоги нам разобраться. Мы ждали тебя, чтобы поглядеть на твои чудеса, но сперва рассуди наш философский спор.
Тридцатитрёхлетний Верроккьо, осанистый, с пухлым бритым лицом и тёмной одеждой, похожий на священника, стоял рядом с Америго де Бенчи, отцом Джиневры, и его партнёром Никколини.
Рядом с этим кружком стоял Сандро Боттичелли, всегда желанный гость студии Верроккьо. Хотя Леонардо видел его не так часто, как других, он считал Боттичелли своим лучшим другом... единственным другом. Кое-чем Сандро походил на помолодевшего мастера Андреа, потому что у него было такое же широкое пухлое лицо, но подбородок у Сандро был твёрже, а губы, в отличие от тонких сжатых губ Верроккьо — полны и чувственны. Но именно Боттичелли стремился к аскетизму, хотя работы его были полны пышности и трепета жизни.
Сандро стиснул руку Леонардо, и тот с улыбкой ответил на рукопожатие. Но, хотя он и старался выглядеть спокойным и весёлым, сосредоточиться ему было трудно, и дыхание его прерывалось, как всегда, когда он бывал расстроен. Он поздоровался с мастером Андреа и Америго де Бенчи, выказывая тепло, которого не чувствовал, и кивнул Николини. Лицо у старика было сильное, худое, костистое; а такими ушами, подумал Леонардо, мог бы гордиться слон. Хотя кое-кто и счёл бы Николини интересным, Леонардо он показался просто омерзительным.
— Я не философ, — сказал он, отвечая Верроккьо, — я просто наблюдатель. Вам бы пригласить мессера Фичино или кого-нибудь из его блестящих академиков — вот уж кто в совершенстве знает всё, что сказано мертвецами.
Насмешка над гуманистами не миновала ушей Тосканелли, который обычно притворялся глухим, чтобы ему не мешали в занятиях, но сейчас слышал прекрасно. В отличие от Леонардо, который подвергался остракизму, потому что не мог поддерживать беглой беседы на латыни, у Тосканелли были крепкие связи с Академией Платона[12]. Он считал «Theologia Platonica», недавний, но уже популярный труд Марсилио Фичино, работой, достойной пера самого Платона. Леонардо же утверждал, что сей труд легковесен и является пустым переводом чернил и бумаги.
— Эта тема придётся тебе по нраву, Леонардо, — саркастически заметил Тосканелли. — Она весьма легковесна.
Бенедетто Деи засмеялся словам хозяина, Америго Веспуччи слегка улыбнулся, но мальчик, что стоял за спиной у Тосканелли, внимательно, изучающе вглядывался в Леонардо. Сандро же просто наблюдал, словно всё происходящее нисколько его не касалось, и тем не менее чего-то ждал... точно вот-вот должен был выйти на сцену.
Николини, однако, повернулся к Тосканелли и веско произнёс:
— Я не считаю спор о сути духа легковесным.
Тосканелли ограничился в ответ простым кивком.
Отец Джиневры улыбнулся Леонардо.
— Мы тут слегка поспорили — дружески — о духах, которые, как считает мой друг Луиджи ди Бернардо Николини, есть не что иное, как души, покинувшие тело. Однако у Платона ничего не сказано о существовании души отдельно от тела.
— Но он говорит, что дух главенствует над движением, — возразил Николини. — Душа существует вечно и независима от материального мира. А такие свободные души или духи — от Бога они или от дьявола — несомненно, могут являться в наш смертный мир. Они просто не так зависимы от материального, как мы, смертные. Разве ангелу нужно есть или пить? Не более, чем лучу солнца нужна овсянка, чтобы сиять. Мы — лишь орудие в их борьбе добра со злом. Поверите ли вы, что Сатана не может явить нам себя вот в этой комнате потому лишь, что он не смертен? Или вы не примете Христа распятого потому лишь...
— Но, друг мой, — сказал Америго де Бенчи, — в Христе совмещены смертное и вечное.
— Да, да! Но в таком случае ограничите ли вы Дух Святой?
— Ну, Леонардо, — сказал Верроккьо, — можешь ли ты разрешить сей спор?
— Прошу у всех прощения, — сказал Леонардо, — но я должен согласиться с мессером де Бенчи. Дух, по определению, бесплотен, ибо вне элементов не может быть ничего целого. Где нет тела, должна быть пустота, а среди элементов не может быть пустоты, ибо любая пустота, образовавшись, немедля заполнится. Таким образом, дух будет постоянно порождать пустоту и неизбежно возноситься всё выше и выше в небеса, пока совсем не покинет наш материальный мир. Оттого-то вокруг и шляется так мало духов.
Эти слова вызвали смех и разрозненные аплодисменты; теперь слушали все.
— А почему дух должен быть бесплотен? — спросил Николини — эти рассуждения были явно выше его понимания. Он выпрямился, будто мог выиграть спор одной только позой. — Дух реально существует. Он может принять любую форму.